В трапезной сгустилось хмурое молчание. Кринаш вертел в руках дурацкую серьгу, которая теперь будет оплачена жизнью или свободой человека. Жаль парня! Ясно-понятно, не злодей, не душегуб — так, неудачник. Были б они вдвоем — может, Кринаш отпустил бы дурня на все четыре стороны. Но на глазах у постояльцев… н-да!
Нилек тоже глянул на серьгу в руках хозяина.
— И на кой я за этой штуковиной потащился! — тускло проговорил он. — Захотелось дураку мастерством похвастаться. Парни в шайке говорили: Кринаш кого раз увидел — хоть через десять лет признает! А я говорю: только не меня! — В голосе бывшего актера проскользнула нотка гордости.
— Я и не узнал, — кивнул Кринаш. — Если б не пес…
Внезапно Лейчар, загрустивший во время рассказа Нилека, оживился:
— Раушарни, — заговорил он негромко, но азартно, — а ведь ты проиграл спор! Вспомни уговор: если я назову хоть одного истинного актера… Этот паренек провел не каких-нибудь простачков! У Кринаша острый глаз, на постоялом дворе иначе и нельзя. Я — зритель, каких мало, я видел больших артистов. А ты, Раушарни, великий мастер. Посмей только соврать, что разглядел этого паренька под маской болтушки Сайвамары!
— Пожалуй, господин прав! — склонил седую голову Раушарни.
Лейчар обернулся к хозяину постоялого двора:
— Кринаш, я прошу тебя, и Раушарни просит!.. Неужели бедняга сгниет в подземном руднике? Жалко его, ведь талантлив! Может, придумаем, как спасти мальчишку?
— Тем более, — встрял Раушарни, — что милосердие в глазах богов есть ценность выше всех земных сокровищ. И сами боги в том пример дают, когда после суровых холодов даруют нам весенние щедроты!
Что ж, раз господа постояльцы сами об этом заговорили…
Кринаш приосанился:
— Вообще-то надо бы этому шельмецу клеймо на спину — и в рудник! Сколько у меня весной из-за него беспокойства вышло! Но раз Сын Клана изволит за него заступаться… Опять-таки про богов душевно сказано… Будь по-вашему! Как позволит погода, отнесу серьгу в замок. Скажу, случайно отыскалась. А постояльцам завтра объясню: дескать, молодой актер хотел показать себя в деле великому Раушарни — вот и сыграл Сайвамару!
Нилек радостно и недоверчиво вскинул голову.
— Спасибо! — просиял Лейчар и обернулся к Раушарни: — Вот тебе и звезда нового театра! Пожалуй, стоит пошарить по бродячим труппам. Может, еще кого подберем.
— Попытаемся, — благосклонно кивнул Раушарни. — Правда, молодого человека мы видели лишь в комедийной роли. Неизвестно, годится ли он для высокой трагедии… Впрочем, материал хорош. Я им займусь.
Тут вмешался парнишка. Он быстро сообразил, что судьба сделала поворот, и вслед за облегчением к нему вернулось привычное нахальство:
— Эй, самому-то материалу дозволят вякнуть? Я, конечно, господам до самой Бездны благодарен, что за меня словечко замолвили… а только мне тут, похоже, уже работу сватают? А если, скажем, плата не подходит или другие какие условия?
Раушарни и Лейчар воззрились на него с удивленной укоризной.
— Как говорил твой покойный свекор, дура ты, Сайвамара, — вздохнул Лейчар. — Тебя сам Раушарни Огненный Голос в труппу зовет, а ты…
— Да неужто самую малость повыламываться нельзя? — по-детски воскликнул Нилек.
— Нельзя! — жестко сказал Лейчар. — Как хозяин театра говорю: никому из вас ломаться не позволю! Кроме Раушарни, который вам будет учитель, король и бог! Понятно?
— Не спорь, мой юный друг, — посоветовал Раушарни. — Моего согласия этот тиран тоже не спрашивает…
Оба артиста и Лейчар облегченно расхохотались. К их смеху присоединился Кринаш, весьма довольный тем, как обернулось дело. А под окном сердито брехал Хват, словно обиженный тем, что у него отобрали добычу.
* * *
Но не везде было так весело, как в «Посохе чародея»!
В Замке Трех Ручьев, в своей комнате, госпожа Вастер, рухнув на колени, выла гневно, пронзительно и безнадежно, словно получив стрелу в живот. Служанка, застыв на пороге, в ужасе глядела на зияющую в стене нишу, на опустошенный потайной ящик столика.
А вдали от замка, на правом берегу Тагизарны, у порога ограбленной пещеры почти такой же вопль метался среди покрытых мхом скал — и в ужасе разбегалось прочь мелкое лесное зверье. Кто посмел вломиться в заветное укрытие?
Кто унес ларчик из дерева тхау — ларчик с бесценным колдовским содержимым? Кому надоело жить на этом пасмурном свете?
А-а-о-оу!!
* * *
Большелапый раздраженно ударил по земле кончиком хвоста. Как люди различают друг друга? Все мягкокожие, с отвратительной шерстью на голове, третьего глаза нет! Не поймешь, кто молод, кто стар: без чешуи разве угадаешь? Да еще натягивают на себя фальшивую Шкуру! И почти все одного роста, что самки, что самцы. Кажется, у самок фальшивая шкура — одежда — длинная, доходит до земли…
Впрочем, бесхвостая тварь, которую приволокли Сизый и его ученик, сейчас была без одежды. Пленный человек стоял у костра, протянув руки к огню, а рядом на палочках сохла его одежда. Это потому, что Сизый его в речке изловил. Рядом крутился Ловец Ветра, булькал что-то по человечески. Проверял на деле, чему научился у Короткого Хвоста.
Вокруг костра в темноте поблескивали красные глаза, слышался шорох, шипение — почти весь отряд собрался поглазеть на изловленного живьем человека.
Вроде бы все в порядке: вожак приказал доставить пленника — и повеление исполнено. Однако что-то беспокоило Большелапого…
Вот в чем дело! Запах! Даже детеныш, что крутится возле материнских лап, знает, что испуганная тварь пахнет не так, как спокойная. Большелапый уже встречался с людьми. Помнит запах их страха. Этот человек — не боится!
Без оружия, даже без одежды, в ночном лесу, среди стаи ящеров — не боится!
Помнится, учитель говорил Большелапому: «Если кто-то не страшится силы — значит, уверен, что он еще сильнее…»
Может, этот человек — маг?
Большелапый грозно шагнул к костру:
— Кто позволил пленнику разжечь огонь?
Ответил Сизый (человек все еще считался его добычей):
— Люди так легко подыхают от холода…
Он говорил робко, виновато, припав брюхом к земле.
— Пусть греется, — сменил вожак гнев на милость. — Сизый, твоя добыча достойна охотника, твой ученик может тобой гордиться.
Из темноты донеслось тоненькое восторженное верещание.
А вожак, забыв о Сизом, обернулся к Ловцу Ветра:
— Ты выяснил, это не самка?
— Взрослый самец, — без удивления ответил переводчик.
Вопрос был отнюдь не праздным. Известно, что с самцами любых тварей можно поступать как угодно. Самок можно убивать только в сезон плохой охоты, но и тогда эта добыча не считается достойной. А детеныши и яйца идут в пищу лишь тогда, когда почти умираешь от голода…