Но эти мысли не мешали ей слушать. Вот птица заверещала вдалеке и, судя по звуку, полетела: возможно, до нее было больше мили. Слышался шум работающей бензопилы в дальнем лесу. Ближе к озеру Кашвакамак гагара прокричала звонко и протяжно в голубое октябрьское небо перед отлетом на юг. Еще ближе, где-то тут, на северном берегу, залаяла собака. Этот резкий, прерывистый звук показался Джесси приятным. Значит, кто-то еще здесь, рядом, несмотря на октябрь. И этот дверной стук и скрип, протяжный, как слова в беззубом рту; Джесси почувствовала, что если это будет продолжаться долго, она сойдет с ума.
Джералд, голый, но в очках, на коленях полз к ней по кровати. Его зрачки блестели.
У нее мелькнула мысль, что именно из-за этого блеска глаз она продолжала игру так долго, хотя первоначальное любопытство давно иссякло. Долгие годы прошли с тех пор, как она в последний раз видела этот блеск в глазах Джералда, когда он смотрел на нее. Джесси неплохо выглядела. Она умела держать вес и сохранила фигуру, однако его интерес к жене все равно улетучился. Что там говорится в старых притчах о привычке, которая порождает презрение? Это не относится к возвышенной любви, во всяком случае, такой, которую воспевали поэты-романтики – их она проходила в колледже, но жизнь, увы, полна суровой прозы, о которой Перси Шелли и Джон Ките никогда не писали. Может быть, потому, что эти поэты-романтики умерли почти юными, так никогда и не достигнув возраста зрелости, в отличие от них с Джералдом.
Однако все это вообще не имело значения здесь и сейчас. Важно было то, что она зашла в этой игре гораздо дальше, чем хотела, уступая горячечному блеску в глазах Джералда. Благодаря этому блеску она чувствовала себя юной, очаровательной и желанной. Но…
«…Но если ты думаешь, что у него загораются глаза потому, что он видит тебя, ты очень ошибаешься, милая. Или ты хочешь ошибаться. И теперь ты должна решить – здесь и сейчас решить, будешь ли ты и впредь позволять ему унижать себя. Ведь именно так ты себя чувствуешь? Униженной?» Она вздохнула. Да. Именно так.
– Джералд, я серьезно, прошу тебя. Она сказала это громче, и впервые огонек в его зрачках, вспыхнув, погас. Слава Богу. Вроде бы он ее услышал. Так что все, возможно, еще обойдется. Нет, никогда она не почувствует себя рядом с ним упоительно и великолепно – уже много времени прошло с тех пор, когда жизнь была упоением… Огонек погас, и через секунду снова явилась идиотская ухмылка.
– Я заставлю тебя уважать меня, моя гордая красотка, – сказал он.
Он произнес это, выговорив слово «красотка» с интонацией плохого актера, отрабатывающего роль в викторианской мелодраме.
«Пусть он сделает свое дело. Дай ему это сделать и точка».
Это был знакомый внутренний голос, и она решила последовать его совету. Она не знала, оправдает ли ее Пюрия Стейнем, да и наплевать на нее. Совет был практичен, вот и все. Laisser passer и точка.
Теперь его рука – его мягкая рука с короткими пальцами и такой же розовой кожей, как на члене, – протянулась и схватила ее грудь. В этот момент что-то внутри Джесси взорвалось, будто лопнула натянутая струна. Она напряглась всем телом, пытаясь сбросить его.
– Отвяжись, Джералд! Сними эти проклятые наручники и выпусти меня! Это занятие утратило для меня прелесть еще в марте! Я не хочу! Все это смешно и глупо!
Теперь он услышал все, что она сказала. Она поняла это потому, что огонек в его зрачках тотчас угас, как пламя свечи под сильным порывом ветра. Она подумала, что ее слова поразили его. Ведь он долго был хорошим мальчиком в толстых очках, мальчиком, у которого не было свиданий до восемнадцати лет, – именно тогда он и сел на строгую диету, пытаясь задушить растущий живот, прежде чем живот не задушит его. В то время Джералд был второкурсником колледжа, и внешне его жизнь текла размеренно и скучно. Но она-то знала, что его студенческие годы были временем самоедства, именно тогда он начал ощущать глубокое презрение к самому себе и ко всем прочим двуногим.
Успешная карьера адвоката (и женитьба на ней: Джесси полагала, что этот факт сыграл важную роль, возможно, определяющую) восстановила его уверенность в себе и самоуважение, однако она подозревала, что некоторые кошмары так никогда и не переставали его мучить. В глубине сознания они все еще довлели над бедным Джералдом, не способным вскружить голову девчонке, и все те же слова – кстати, среди них и «глупо», и «смешно» – возвращали его снова в этот проклятый колледж, как будто он закончил его только вчера… Во всяком случае, так она думала. Психологи могут быть ужасно недогадливыми – просто тупыми, даже когда речь идет об очевидных вещах, так она всегда думала. Но что касается навязчивых идей, тут они часто попадают в точку. Некоторые воспоминания гноят человеческое сознание, как язвы, и некоторые слова – например, слова «глупо» и «смешно» – могут бросить в жар, свести с ума.
Она со страхом ожидала приступа стыда – жгучей волной окатывающего низ живота – и с облегчением отметила, что остается спокойной. «Наверное, я устала притворяться». – подумала она, и эта мысль повлекла другую: надо было посвятить мужа в свои сексуальные фантазии, не пришлось бы поддерживать этот унизительный проект с наручниками. Нет, некоторое необычное возбуждение сопровождало первые эксперименты (с шарфами), и у нее пару раз даже было по несколько оргазмов, что случалось с ней крайне редко. Кроме того, раздражали и побочные эффекты – к ним она отнесла это чувство унижения. У нее появились ночные кошмары. Она просыпалась в судорогах страха, и руки ее в ужасе сжимали ее маленькие тугие груди… Она помнила только один из кошмаров, да и это воспоминание было тусклым и смазанным: она играла в крокет голой, и солнце вдруг померкло.
«Все это ерунда, Джесси: об этом ты подумаешь в другое время… Сейчас самое важное – заставить его отвязать тебя».
Да. Потому что это не была их игра – это была игра Джералда, и она включилась в нее только потому, что Джералд хотел этого. Но эта игра ей больше не нравилась.
Снова раздался одинокий крик гагары на озере. Сомнамбулическая ухмылка предвкушения удовольствия на лице Джералда сменилась выражением недовольства. Его взгляд как бы говорил:
«Стерва, ты сломала мою игрушку».
Джесси вспомнила, когда на его лице последний раз мелькнуло то же выражение. В августе Джералд подошел к ней с глянцевой брошюркой и показал «порше», который он хочет купить. Однако она полагала, что Джералд сначала должен сделать вступительный взнос в клуб «Форест-авеню Хелс», поскольку он не раз за последние два года грозился совершить этот шаг.
– Ты пока не тянешь на «порше». – сказала тогда Джесси, зная, что это звучит бестактно.
Однако ей было не до вежливости. В последнее время такое случалось с ней все чаще, это удивляло ее, но Джесси совершенно не знала, что тут можно поделать.