В следующую ночь Джейми проснулся в четыре. Широко раскрытыми глазами уставился на бледные квадраты лунного света на обоях.
Он не знал, отчего проснулся. Ноги затекли, спина болит, руки тяжелые, распухшие, неловкие пальцы. Не привык к физической работе. Надо бы поспать: сон выгонит яд усталости из организма.
Очень хочется чего-то. В ванную? Никакой внутренней необходимости. Секс? Харвест? Зуд какой-то. С тех, пор как Джейми достиг половой зрелости, это было как постоянный фон, не стало непреодолимым желанием, из тех, что бьет ключом из какого-то внутреннего источника и вымывает своим мутным потоком все другие желания и мысли. Он наблюдал за своей страстью. Последнее время она стала не более чем маленьким неудобством. Эффект взросления? Сублимация, может быть. Сейчас другая сила его толкала. Теперь он знал, что его пробудило.
Джейми соскользнул с кровати, впрыгнул в джинсы и кроссовки.
— Вот ты где! — воскликнул Боб. — Давно ты работаешь?
Джейми выглянул из-под подъемной машины, где лежал, неловко изогнувшись, под тремя натянутыми стальными цепями. Он взялся рукой за звено и потряс его. Свежесмазанный металл звякнул глухо.
— Длины должно хватить!
— Черт возьми, — воскликнул Рон, — вчера вечером и были негнущиеся, как палки, и все красные от ржавчины. Ну, брательничек, фантастика да и только!
Джейми засиял. Уже несколько лет Рон не называл его «брательничком».
— Иди, позавтракай, — приказал Боб, — для производительности. Недоедание еще никому не помогало в работе.
Харвест была не кухне одна, мыла посуду.
— Тебя не было за завтраком, — сказала она, — теперь ясно, где ты был! — Она посмотрела не его весь вымазанный в жиро-масло-ржавчине торс.
— Пардон, я, наверное, как чушка. Вымоюсь пойду, — извинился Джейми.
Харвест оставила в покое тряпку и подошла поближе. Она подняла руку и поскребла легонько пальцем ключицу. У Джейми съежился желудок.
— Нет-нет. Тебе идет. Мужественный вид. — Она глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух. Джейми почувствовал кожей тепло.
— Впрочем, неважно. — Она сделала шаг назад и повернулась, чтобы уйти. — Поешь и снова за работу, ладно?
Рон с Бобом навалились на стальную трубу, которую они надели на ручку большого гаечного ключа.
— Джейми! Как раз вовремя. Долбани-ка по этой заразе молотком, а? — проворчал Боб. — Резьба, наверное, проржавела. Как провернется чуть, можно будет туда масла залить.
Джейми ударил три раза по концу, вдруг откуда-то сзади просунулась корявая рука и выхватила молоток. Боб выгнул спину, постучал себя по почкам. Вынул из кармана часы.
— Десять! — Он посмотрел на Вуди укоризненно.
— Не спалось. Я вообще не хотел приходить.
— Чего же пришел?
— Хрен знает.
Морщинистый локоть отодвинул Джейми в сторону. Молоток звякнул по краю гайки.
— Ну, давай.
Гайка шевельнулась. Джейми схватил банку с маслом от ржавчины.
Когда рабочий день подошел к концу, они попытались уговорить Вуди поработать с ними еще денек. Ну хоть половинку! Он будто не слышал. Баунти видела, как старик уходил. Он еле тащился. Стоило ему, однако, пересечь полоску гравия, как походка преобразилась. Бодрым шагом Вуди направился к воротам.
— Совсем, похоже, заездили старика, — сказал за ее спиной Рон.
— Не скажи, — прошептала она.
Но Рон был слишком занят созерцанием ее плотно облегающих шорт, чтобы расслышать.
Все следующее утро ушло на распрямление разрезанного звена и сведение его концов.
Боб сел на пол, сунул в рот обожженный палец:
— Последнее усилие, и хватит.
— Что именно?
— Промаслить плиту. Бог знает, сколько прошло с тех пор, как она опустилась. Хорошо еще края окантованы металлом. Будь там дерево, мы, может, ее бы и не сдвинули никогда. Не знаю, сколько масла удастся залить отсюда. Вы двое идите вниз, попытайтесь его залить под бегунки. Возьмите кувалду, долбаните несколько раз. Только так, чтоб вмятины не было. Расшатайте и все.
Когда ребята вернулись на чердак, руки Джейми тряслись. Усталость? Предчувствия? Неизвестно. Боб вытирал пальцы тряпкой.
— Ну что, Боб, дело сделано? — спросил Джейми.
— Нет еще.
— Тогда дальше что?
— Дальше — ждать.
— Ждать? А чего ждать?
— Пусть масло подействует. Сейчас мы ничего не можем сделать. Пошли. Мыться и ужинать. С утра посмотрим, что вышло.
Ужин был опять из полуфабрикатов. Три предыдущих вечера — китайская кухня и цыплята, в этот была пицца от Домино. Боб не захотел вкалывать весь день, а потом еще и готовить, Рону дозволено было присоединиться к Бобу на предмет пива, а Джейми разрешили пить только вино. С женщинами. «Странные понятия, — думал Джейми. — Вино Джейми можно пить, но с закуской. Пиво — нельзя». Джейми терпеливо объяснил, что содержание алкоголя в вине выше. Без толку! Чудные они бывают, эти взрослые. Джейми и сам бы выбрал вино, противно просто быть исключенным из общества мужчин. Рона не выключили! А Джейми сделал сегодня не меньше. Больше!
— Интересно, как это масло «действует»? — задумалась Харвест, когда они смылись оттуда.
— Хочешь посмотреть? — спросил Джейми.
Дверь чулана была всегда открыта. Как только они вошли внутрь, холодные пальцы Харвест сжали его руку. Это должно было бы воодушевить его, но сейчас перед ними свинцовая плита. Что-то скользнуло по икре. Джейми чуть подался вперед. Это был котенок. Он больше не выглядел изможденным. Животное подкралось к холодному металлу и село, почти уткнувшись носом в преграду.
Харвест вцепилась в руку Джейми.
— Там, наверное, мыши, — прошептала она совсем тихо, словно они были в церкви.
— Мышиные кости, пожалуй, — возразил Джейми мягко.
Как и кошка, она повернулась лицом к плите.
— Так вот вы где! — воскликнул Боб. Тишина. — Я сказал «привет». — Никакой реакции. Мужчина подошел и положил руки на плечи тому и другому. — Привет!
Оба дернулись.
— А? — вздрогнул Джейми.
— Здравствуй, пап, — пропищала Харвест. Боб посмотрел на свои часы, потом на Джейми. — В чем дело, Боб? — спросил юноша.
— Может быть, это звучит глупо, но чем вы занимались все это время?
— Да мы только что подошли посмотреть, как там… дверь. — Только что? Больше часа уже прошло.
— Не может быть, пап, — настаивала Харвест, — минут пять, максимум.
Джейми, однако, не считал, что «не может быть». Вверху шеи, у затылка, «что-то» неприятное пощипывало — и он чувствовал себя выжатым. Их как-то «использовало» то самое, что требовало присутствия молодых людей.