Среди хлама обнаружились какие-то папки с документами, а на одной из деревянных колонн, поддерживающих крышу, было нацарапано:
Игорь
Вася
Коля
Миша
Ваня
И чуть ниже —
«Пятое сентября 1979 года. Детдом № 8»
— Помните, здесь детдом был? — подтвердила Вика, роясь в бумагах.
В это время Рома и Артем обнаружили красное знамя, вызвавшее у ребят уйму восторгов.
— Выходит, это всего лишь обычный склад, куда стащили все ненужные вещи, — вздохнула Даша, ожидавшая, что они обнаружат здесь нечто особенное. Девушка подняла с пола какую-то банку и, вздрогнув, поспешила поставить ее обратно. — Фу! Мерзость какая-то.
Максим подобрал ее находку и осмотрел, поднеся к свету.
— Чуваки… А ведь это глаза… — потерянно произнес он.
— То есть? Какие глаза? — переспросила Даша.
— По ходу — человеческие, — отчетливо и оттого особенно страшно прозвучало в тишине чердака.
А потом они сидели в библиотеке, просматривая в Интернете материалы, которые удалось отыскать по детскому дому. Понятнее, что здесь происходило, пока что не становилось, да и сомнительно, что странные дела, если они в детдоме и творились, стали достоянием Всемирной паутины.
— Даже странно: и о школе, и о детском доме — минимум информации, только упоминание. Ну и реклама «Логоса», конечно, — заметила Даша.
Тема взял банку с глазами, покрутил в руках.
— По-моему, обычный муляж. Что вы так загоняетесь? — спросил он, взбалтывая банку так, что глаза закружились, словно в хороводе.
— Так открой и потрогай, — предложил Макс.
— Ну уж нет, — поспешно заявил Артем и, поставив банку на стол, покосился на копающуюся в старых газетах Вику.
— Интересный типчик наш Савельич, — задумчиво протянул Морозов. — Вроде тихоня тихоней, а как выяснилось, прямо-таки маньяк, подпольный доктор Лектор. Вот не верю я, что он о тайном ходе не знал! Вот не верю — и все!
— Чуваки, а может, в ментуру, а? Как-то мне не по себе… — Рома действительно поежился.
— Ух ты! — вдруг воскликнула Вика. — Только посмотрите, что я нашла.
Ребята тут же сгрудились за ее спиной. На старой странице газеты, датированной осенью 1979 года, размещалась статья с заголовком «Закрыт детский дом в бывшей усадьбе графа Щербатова». Дальше шли и вовсе интересные сведения о том, что при загадочных обстоятельствах исчезли пятеро воспитанников детского дома, и поиски не дали никаких результатов. Был в статье и список пропавших: Игорь Исаев, Николай Семенов, Василий Остапенко, Михаил Спиридонов и Иван Лавров.
— Игорь, Коля, Вася, Миша и Ваня!.. — в ужасе проговорила Вика, вспомнив написанные на столбе имена.
В газете имелась и фотография — человек пятнадцать детей у знакомых ступеней, ведущих в школу. Лица пятерых пропавших обведены кружками.
— Ой, смотрите, а среди преподавателей Иван Савельевич, Галина Васильевна и наш биолог Войтевич! — показал на снимок Тема.
— А автор статьи! Только взгляните на подпись! — вмешалась в разговор Даша. — Олег Птицын! Что-то мне кажется, именно это имя стояло в адресной строке не отправленного письма Савельича.
— Ну точно, Птицын! — хлопнул себя по коленке Ромка. — Я же говорил — то ли Орлов, то ли Воробьев! У меня глаз — алмаз!
— Посмотрим адрес в почте у Савельича, — предложила Вика. — Наверняка он там есть. Что-то типа: Птицын, собака…
— Или Собакин, птица! — перебил Рома, и парни, переглянувшись, засмеялись.
— Возьму-ка статью с собой. Что-то во всей этой истории неладно, — Вика аккуратно вырвала из газетной подшивки пожелтевшую страницу и, сложив вчетверо, спрятала в карман синей форменной кофты.
* * *
— Можно Татьяну?.. — Галина Васильевна затаила дыхание. Она, пережившая и повидавшее многое и, казалось бы, навсегда заковавшая себя в непробиваемый панцирь, робела, набирая этот номер. Она знала его наизусть, но решалась набрать так редко…
— А кто ее спрашивает? — подозрительно откликнулся в трубке мужской голос.
— Это… ее мать…
В этот момент в комнату вошла Маша Вершинина с большой стопкой глаженого белья в руках. Увидев, что непосредственная начальница говорит по телефону, уборщица кивнула, словно прося не отвлекаться, и принялась укладывать белье в шкаф.
Галина Васильевна выслушала ответ и тихо перевела дух, стараясь, чтобы Маша не поняла, что в трубке уже давно звучат гудки отбоя.
— Танечка, как твои дела?.. — преувеличенно бодро заговорила она, создавая видимость нормальной беседы.
Отношения с дочерью являлись слишком болезненной тайной, и делиться ею с кем-либо, даже с Машей, было совершенно невозможно.
* * *
А на следующий день, после занятий, обнаружилось, что банка с глазами, которую спрятали в комнате мальчиков, под кроватью Темы, исчезла.
Выходит, за ними следили, их вещи обыскивали. А значит, происходящее уже никак не счесть забавой, увлекательной игрой в расследование. Все ребята как-то вдруг почувствовали себя на крючке.
— Может, пора линять? Ну, совсем, с концами? Тут становится как-то… — Ромыч поежился, наглядно демонстрируя, как стремно здесь становится.
— Вам легко, — покачал головой Андрей. Он стоял посреди комнаты, словно отделенный от ребят, сгрудившихся у Темкиной кровати. — Вас предки, если что, заберут, а нам с сестрой тут жить.
— И что же предлагаешь? — спросил Максим.
— Надо разобраться, что здесь происходит. Не хочу, чтобы с Надей что-то случилось.
— Да ладно. Нам в первый раз по носу щелкнули, а во второй, может, что посерьезней сделают! — испуганно оглядываясь, предположил Тема. — Что, если в следующий раз за нашими глазами придут?
— Да вы просто трусы! — Даша встала рядом с Андреем и гневно посмотрела на друзей. — Думаете только о себе! Савельич нам доверился, ждет помощи, а вы при первом признаке опасности как тараканы по щелям попрятались! Трусы! Жалкие трусы! Кстати, знаете, отступать некуда — я написала этому Птицыну!
Старые плакаты с изображением пионерской символики, коробки со сломанными куклами, смотрящими бессмысленными голубыми глазами, и паутина… паутина — столько, что складывалось ощущение, будто ее тут специально разводят и культивируют. Андрею казалось, что он попал на кладбище забытых вещей, и сам он — тоже вещь, такая же забытая и ненужная.
Расчихавшись от пыли, он решил подняться на крышу, постоял, жадно глотая морозный воздух… Он не знал, сколько прошло времени, но вдруг услышал чьи-то быстрые шаги. Сердце замерло, а затем застучало с удвоенной силой. Подхватив обломок кирпича, Андрей встал за трубой, поклявшись себе, что будет сражаться до последнего — хотя бы ради Наденьки.