Как-то раз кузнец намекнул, мол, пора бы озаботиться и тем, чтобы забрать заказ в Рудном, наверняка все уже готово и дожидается покупателей. Но Виктор его слегка остудил. Не ко времени это. Нужно выждать. Не следует кое-кому знать о том, что его финансовые дела не так уж плохи, как он желает их представить. По этой же причине и драгоценности он придержал, не спеша реализовывать. Надо дать возможность Лису заглотить наживку.
В Звонград пришлось ехать караваном из бедарки и повозки, потому как Беляна тут же составила список, чего и сколько нужно прикупить. Нет, писал Виктор, но под диктовку ключницы. Потом и Богдан засобирался, уж больно многое необходимо и для его хозяйства. Под конец и бабка Любава выказала желание ехать с ним. Добролюб ведь обещал прикупить ей то, что потребно для работы. У нее после прошедшей войны и последней заварухи не осталось никаких припасов из трав. Только то, что лежало в подполе, и сохранилось: домишко в посаде сожгли, а ее припасы никто вызволять не стал.
Горазд тоже вознамерился было отправиться в поездку, но его сборы бесцеремонно прервал Виктор. Накануне вечером он вывел парня на задний двор и начал пояснять, что и как ему следует делать. Все просто. Небольшая пробежка вокруг подворья, упражнения на гибкость, силу, растяжку, различные приемы обращения с оружием, а именно: выхватывание и изготовка с ходу к бою, кувырки, перекаты с оружием. Правда, тут он особо указал, чтобы при различных перемещениях с карабином или пистолями оружие не было заряжено. В остальном же — все по-взрослому, с взведенными курками. Это поможет выработать навыки, чтобы не было самопроизвольных сбросов курка. Опять же — стрельба, стрельба и еще раз стрельба, до тошноты. Горазд усомнился, что у него будет оставаться свободное время, уж больно много всего наговорил наставник.
— А к чему тебе свободное время?
— Дак на хозяйстве живем, — недоуменно пожал плечами парень.
— Забудь. Все это для тебя в прошлом. Теперь тебе надлежит стать воином, значит, все иное — побоку. Понимаю, что зазря есть хлеб ты не привык, но это только сейчас кажется, что ты стал дармоедом, потом все на свои места встанет. Все понял?
— Понял.
— Вот и ладно. Еще помни: коли дурно станет, не насилуй себя, рана у тебя все же была нешутейная. Мало ли что, бабка Любава посмотрит по возвращении. Коли просто усталость, тогда уж через «не могу». Даже если что-то покажется тебе баловством, просто делай. Ведь если чего не постигнешь или в чем-то окажешься неловким — и сам сгинешь, и меня подведешь. Потому как спину мне прикрыть будет некому, а тогда уж нам обоим конец.
В Звонграде все прошло штатно. Переночевали, поутру отправились на торжок. Потом бабка Любава ушла по своим заботам. Богдан направился в Кузнечную слободку: имелась там плавильня, где он рассчитывал обзавестись чугуном для новых поделок. Как все будет, он пока представлял слабо, но ясно одно: чугуна потребуется много. Нужна была бронза, не в таком количестве, как прежде, но нужна. Опять помянул Рудный, там ведь страсть сколько их бронзы осталось, из нее сделаны шаблоны деталей! Да чего теперь-то. Где тот Рудный и когда туда попадешь?..
Виктор тоже времени зря не терял.
— А на что тебе толмач? — искренне удивился просьбе хорошо знакомый Виктору трактирщик.
А к кому еще мог обратиться Волков с подобным вопросом? Сам он Звонград знает не особо хорошо (вернее, людей, обретающихся здесь), трактирщик — иное дело. Через его заведение столько разного народу проходит, столько разных разговоров здесь ведется, что хочешь не хочешь — будешь в курсе всего, что происходит в граде.
— Торговать желаю.
— С гульдами?! Ты на голову-то здоров?
— Здоровее тебя.
— Оно и видно. Нет у нас с гульдами торговлишки, только через иных купцов. Это даже мне ведомо, хотя к купцам касательства не имею.
— Мне не мнение твое надобно, а толмач, коли таковой имеется.
— Ну есть один. Только он того… одним словом, постоялец мой. Не знаю, ведает ли гульдский, но бахвалился, что с нескольких языков может перетолмачивать. Жизнь его с самого детства побросала. Он даже в съезжей избе одно время обретался, да только как бы там к пропойцам ни относились, но такого даже там терпеть не стали.
— Он сейчас здесь?
— Нет. Недавно накачался под завязку, где-то отлеживается. Ему Авось улыбнулся. Пару дней купчине одному помогал в общении с купцом-западником, вроде как уговорились, так купец на радостях ему цельный рубль за работу отдал. Иноземец тоже вроде в сторонке не остался. Одним словом, деньга есть, гуляет.
— А деньга опять у тебя хранится?
— Дак обчистят горемыку, а тогда уж он и до меня серебро не донесет. А так — все, что есть, у меня оставит, — хитро улыбнулся трактирщик.
А ведь вполне трезвый и деловой подход. Может, тот, кто обчистит, тоже серебро мимо этого заведения не пронесет, но так — лишь один прибыток, а эдак и толмач свой заработок здесь пропьет, и тот, кто мог его обчистить, все равно где-нибудь средства найдет и придет сюда. Впрочем, кто знает? Может статься, этот тать обретается в ином кружале. Нет, так по-любому надежнее.
— Ты не смог бы сделать так, чтобы этот пьянчужка не набрался, пока не появлюсь я?
— Если желаешь, подожди наверху. Кто-нибудь из девиц поможет скоротать время.
— Это лишнее. До вечера.
Нет, Виктор вовсе не считал себя обязанным хранить верность покойной Голубе. Будь обстановка иной, может, и воспользовался бы предложением, но только не здесь. И ведь странное дело: вроде как здоровый организм, здоровый мужик, но вот об этой потребности отчего-то забыл напрочь. Впрочем, сейчас им владели совсем иные желания. Он прекрасно понимал, что в оставленном земном мире его, скорее всего, сочли бы психически больным человеком, нуждающимся в реабилитации. Счесть-то, может, и сочли бы… да только никто палец о палец не ударил бы. Помнится, с войны, как бы ее ни называли некоторые, он тоже вернулся не в лучшей форме, однако до его душевного состояния никому не было дела.
Вечером он увидел того, о ком говорил трактирщик. Как есть пропойца. Мужичок уже за пятьдесят, с встопорщенными, давно не стриженными и немытыми волосами, клочковатой бородкой. Одет в откровенное рванье. Смердит от него так, что рядом находиться невозможно. Виктор вынужден был признать: с каким бы пренебрежением он ни говорил о вечно грязных западниках, до этого старичка (или не старичка, бог весть) им далеко. Интересно, а как с ним имели дело купцы? Или ради такого случая он приводил себя в порядок? Ладно, поглядим, что он собой представляет, и тот ли это, кто нужен.
— Здрав будь.
— И тебе здравствовать, — испуганно проблеял мужичок при виде подошедшего и нервно сглотнул. Ну не без того. А впрочем, кто его сейчас не испугается? Не обделался, и то ладно. — Ты мною интересовался?
Старик нервничает, голос дребезжит. Как видно, организм требует свое, а тут такое дело… Может, снова Авось улыбнулся, так что надо сдерживаться, а это трудно, ой как трудно, эвон весь трясется, как осиновый лист на ветру.