– Как прошло плавание? Как в море – все спокойно или сильно штормит?
– Светлана, ты, чай, не моряк, что это за вопросы?
– Нормальные вопросы. Или вы думаете, если меня егозой называете, так я вовсе и не переживаю?
– Ну, не обижайся, дочка. В общем и целом для ноября вполне приемлемо.
– Больше-то в море не пойдете? – с тревогой спросила мать.
– Нет. И чего ты так переживаешь-то – раз в год в море выхожу.
Капитан второго ранга Науменко Петр Афанасьевич, говоря это, тяжело вздохнул. В настоящее время он числился в экипаже, так как уже два года как его перевели на берег, чем был весьма недоволен старый моряк. Правда, по большому счету жаловаться ему было не на что: уже то обстоятельство, что при его несгибаемом и своенравном характере удалось дослужиться до капитана второго ранга, само по себе было удивительным и весьма удачным. Будучи лишь ненамного младше адмирала Макарова, он все же не смог подняться выше, хотя в свое время и высоко ценился последним как весьма талантливый тактик. Но протекцию ему адмирал составить не мог, так как и сам был весьма непопулярен в высших кругах, однако его ценили и терпели за его гениальность и недюжинные организаторские способности, чем никак не мог похвастать Науменко. Впрочем, поговаривали, что прославленный адмирал не составлял протекции своему бывшему сослуживцу, с которым был когда-то в довольно близких и даже приятельских отношениях, совсем по другой причине, но что это была за причина, оставалось неизвестным.
– Для несчастья и одного раза достаточно, а ты говоришь «не волнуйся».
– Это еще что за разговоры! – вдруг посуровев, произнес глава семьи.
– Прости, Петруша. Больше не буду.
– То-то. Кстати, я из порта ездил в НИИ… – Так уже все называли странное здание, обнесенное высоким забором и овеянное ореолом таинственности, доступ куда был строго ограничен. Несколько раз этим заведением интересовалось жандармское управление, но их внезапные проверки пока ничего предосудительного не выявили. Ну, скрытничают умники-экспериментаторы, так что же, видать, есть на то причины. – На обратном пути встретил нашего общего знакомого. Ну и вид у него – краше только в гроб кладут: совсем себя загонял.
– О ком это ты? – мило улыбнувшись, спросила Света.
– О Песчанине Антоне Сергеевиче.
– А что с ним? – В голосе только что безмятежной дочери вдруг послышались тревожные ноты, дыхание резко участилось, а в глазах отразился испуг, что было совсем не свойственно для Светы.
– Да как бы лихорадка не одолела – больно у него вид был болезненный, когда он раскланивался со мной, – ничего не понимая, ответил отец. – Не знай я его, так решил бы, что у него морская болезнь приключилась. Света, что с тобой?
Не ответив на его вопрос, побледневшая как полотно, с глазами, вдруг заполнившимися слезами, девушка встала и, как заводная кукла, на негнущихся ногах вышла из комнаты.
Началось все года три назад. В тот день они всем семейством пошли в офицерское собрание на бал: дочь уже входила в возраст, и пора было ее выводить в свет – как ни крути, а сидя дома завидной партии не подберешь. Впрочем, Светлана в самую последнюю очередь рассматривала это под тем углом, что родители. Она с присущим всем молодым особам упоением занималась танцами, и ее учительница утверждала, что она самая одаренная ее ученица. Теперь же ей предстоял настоящий бал.
Но бал ее разочаровал. Там было много народу, вот только никто не хотел замечать молоденькой, сгорающей от нетерпения девушки. Возможно, она была слишком молода, возможно, не так хороша собой – спорное утверждение, весьма спорное, – но только на нее отчего-то никто не обращал внимания. Музыка все лилась и лилась – то задорная, то вдохновенная, пары кружились, общались, девушки журчали веселым смехом, обхаживаемые кавалерами. А потом появился ОН. Антон Сергеевич Песчанин. Боже, что это был за мужчина! Высокий, косая сажень в плечах, стройный как Аполлон, волевой и в то же время мягкий взгляд, лицо обладало правильными чертами, но это было лицо сильного человека, загорелое на солнце и задубевшее на соленом ветру.
Именно Песчанин сделал тот ее первый бал незабываемым. Он подошел, чтобы поговорить с отцом. Но, увидев, как томится Светлана, прервал разговор и пригласил на первый ее танец. Боже, что это было за чувство. Быть среди равных на этом празднике жизни, а не стоять скромно в сторонке, ожидая, когда же на тебя обратят внимание. Так они и танцевали: Антон Сергеевич составил ей пару на весь вечер, перемежая танцы и беседу с ее отцом. Уже в середине вечера на нее обратили внимание другие кавалеры. У нее была договоренность с партнером, что они будут танцевать только через раз, так как ему нужно было поговорить с ее папенькой, а она и не против. Светлана терпеливо ожидала, когда проиграет одна мелодия, и с нетерпением взирала на Песчанина, требуя уделить внимание и ей. В такие перерывы к ней подходили молодые люди, но, желая отомстить всем им за то, что не замечали ее раньше, она всем отказывала, ожидая ЕГО.
Ничего не понимающий Петр Афанасьевич перевел взгляд на жену и принял выжидательную позу. Вера Ивановна поняла его сразу же. Муж требовал объяснений происходящему, так что традиционное чаепитие, которым она всегда потчевала его, когда тот возвращался из моря, откладывалось.
– Петруша, я уже давно хотела тебе рассказать. Дело в том, что у нашей Светочки кавалер объявился.
– Это хорошо. Но что происходит-то, ты можешь мне объяснить? И кто он?
– Не все так просто, Петенька. Кавалер-то и не знает, что он кавалер, а вот Светочка сохнет.
– Так кто он?
– Ну, Антон Сергеевич и есть. Помнишь, в собрании он к нам подошел, и вы с ним разговаривали, а после этого ты часто стал с ним общаться?
– Разумеется, помню, что за глупый вопрос.
– Вот тогда-то наша егоза и положила глаз на него.
– Так ей тогда только шестнадцать было.
– Много вы, мужики, в женщинах понимаете. Ты думаешь, как взбалмошная девчонка – так только егоза и есть?
– Так он же много старше нее.
– А ты думаешь, об этом не говорено?
– Та-ак. Выросла, значит, дочка.
– Выросла, Петруша, – по-бабьи всхлипнув, кивнула супруга старого моряка.
Петр Афанасьевич достал папиросы и молча закурил: если учесть то обстоятельство, что курил он только в своем кабинете, то был он в полном расстройстве чувств. Нет, Антон Сергеевич для его дочери партия вполне завидная, а то, что старше, – Господи, этим сегодня никого не удивишь, вполне себе обычное дело. Его расстроило другое: он привык все и всегда держать под контролем, и ему казалось, что так оно и есть. Его сильно волновало то обстоятельство, что при всем обилии женихов во Владивостоке и дефиците невест у его дочери все еще нет кавалера, а оно вон как получается…
Светлана всю ночь не сомкнула глаз: ей постоянно чудилось, что именно в этот момент Антон испускает последний вздох. Затем, пугаясь собственных мыслей, она истово крестилась и начинала молиться. Затем ее охватывали мысли о том, что вот сейчас она срывается из дому и мчится к нему, отстраняет собравшихся возле кровати умирающего врачей и прижимает его к своей груди, после чего ее милый, почувствовав, что рядом с ним она, открывает глаза и признается ей в своей любви, а затем чудесным образом выздоравливает.