— «Зерно убирается, сделка закрывается». Отлично помню! Потом я ушёл в свой кабинет. Практически убежал. Для Уайрмана такой медленный способ передвижения, как ходьба, не годился. Я провёл на работе двое суток. На третью ночь охранник, несмотря на мои протесты, выпроводил меня за дверь. Я проинформировал его, что у эрегированного пениса миллион капилляров, но ни единого угрызения совести. Я также сказал ему, что он — заливной денди, и отец его ненавидел. — Уайрман коротко глянул на папку. — Фраза насчёт отца, думаю, его проняла. Даже знаю, что проняла… — Он похлопал по виску со шрамом. — Сверхъестественное радио, амиго. Сверхъестественное радио.
На следующий день меня вызвал к себе Джек Файнэм, верховный раджа нашего королевства, и приказал мне взять отпуск. Не попросил — приказал. Заявил, что я слишком быстро вышел на работу после «злополучных семейных перемен». Я сказал, что это какая-то глупость. Никаких семейных перемен у меня не было. «Скажи просто, что мои жена и ребёнок съели гнилое яблоко, — предложил я ему. — Скажи это, ты, седовласый синдик, потому что эти слова наполняют смертного насекомыми», — и вот тут тараканы полезли из его глаз и носа. А два выползли из-под языка, они разбрызгивали белую пену по подбородку Джека, перебираясь через его нижнюю губу.
Я начал кричать. Я бросился на него. Если бы не кнопка тревожной сигнализации на его столе (я даже не подозревал, что она была у этого параноидального старикашки), я бы его убил. Опять же бегал он на удивление быстро. Я хочу сказать, бегал кругами по кабинету. От меня. Должно быть, сказались годы, проведённые на теннисном корте и поле для гольфа. — Уайрман на секунду задумался. — Но на моей стороны были безумие и молодость. Я схватил его в тот самый момент, когда в кабинет ворвалась подмога. Полдюжины адвокатов с трудом смогли оттащить меня от Джека, и я разорвал пополам его пиджак от Пола Стюарта. От воротника до низа… — Он медленно покачал головой. — Тебе следовало бы послушать, как кричал этот hijo de puta. [104] И тебе следовало бы послушать меня. Чего я только не нёс, включая оскорбления (выкрикивал во весь голос) насчёт его пристрастий к женскому нижнему белью. И, как в случае с отцом охранника, думаю, так оно и было на самом деле. Забавно, не правда ли? И обезумел я или нет, ценился ли как сотрудник или нет, но на том и оборвалась моя карьера в «Найди, Трахни и Забудь».
— Жаль, конечно.
— Жалеть тут не о чем, всё, что ни делается, то к лучшему, — заявил он деловым тоном. — Когда адвокаты вынесли меня из его кабинета, в котором я успел много чего натворить, со мной случился припадок. Сильнейший, развёрнутый припадок. Если бы не медицинские навыки одного из сотрудников, я бы прямо там и умер. Но в итоге только вырубился на трое суток. И почему нет? Мне требовался сон. А теперь…
Он открыл папку и протянул мне три рентгенограммы. По качеству они сильно уступали кортикальным срезам, которые выдавал магниторезонансный томограф, но я мог полагать себя опытным специалистом, пусть и непрофессионалом, который понимает, на что смотрит.
— Перед тобой, Эдгар, объект, которого, по утверждению многих, нет в природе: мозг адвоката. У тебя есть такие картинки?
— Скажем так, если бы я хотел заполнить альбом… Уайрман улыбнулся.
— Кому нужен альбом с такими фотографиями? Ты видишь пулю?
— Да. Ты, должно быть, держал пистолет… — Я наклонил указательный палец вниз под достаточно большим углом.
— Совершенно верно. И, вероятно, была частичная осечка. Так что пуля только пробила череп и ушла вниз, под ещё более острым к вертикали углом. Вошла в мозг и остановилась. Но до остановки создала… не знаю, как это…
— Ударную волну? Его глаза вспыхнули.
— Именно. Только серое вещество мозга по консистенции больше похоже на печень телёнка, чем на воду.
— Красиво сказано.
— Я знаю. Уайрман может быть красноречив, он это признаёт. Пуля создала уходящую вниз ударную волну, а последняя вызвала отёк и сдавила перекрёст зрительных нервов. Это такое место, где правый зрительный нерв становится левым, и наоборот. Ты понимаешь, что получилось? Я выстрелил себе в висок, и не только остался в живых, но и добился того, что пуля создаёт проблемы для тех участков мозга, что находятся вот здесь. — Он постучал по черепу за правым ухом. — И ситуация ухудшается, потому что пуля движется. За два года она сместилась вглубь как минимум на четверть дюйма. Может, и больше. И мне не нужны Хэдлок или Принсайп, чтобы это понять. Я сам всё вижу на этих снимках.
— Так пусть они сделают операцию и вытащат её. Мы с Джеком проследим за тем, чтобы Элизабет дождалась твоего возвращения в полном…
Он покачал головой.
— Нет? Почему нет?
— Для хирургического вмешательства пуля сидит слишком глубоко, амиго. Вот почему я и не остался в больнице. А ты думал, что из-за комплекса «человека из страны Мальборо»? Ничего подобного. Моё желание умереть осталось в прошлом. Мне по-прежнему недостаёт жены и дочери, но теперь на моём попечении мисс Истлейк, и я полюбил этот остров. И есть ещё ты, Эдгар. Я хочу узнать, чем продолжится твоя история. Сожалею ли я о том, что сделал? Иногда — si, иногда — нет. Когда si, я напоминаю себе, что теперь я не тот человек, каким был раньше, и должен проявить снисхождение к моему прежнему «я». Тот человек понёс столь большую утрату и испытывал столь сильную душевную боль, что не мог нести ответственности за свои поступки. Это моя другая жизнь, и я стараюсь смотреть на свои проблемы, как на… ну… врождённые дефекты.
— Уайрман, это так странно.
— Неужели? Подумай о собственной ситуации.
Я подумал. Я пытался задушить свою жену, а потом забыл об этом. Я спал с куклой на другой половине кровати… Нет, лучше оставить своё мнение при себе.
— Доктор Принсайп хочет положить меня в больницу, потому что я — интересный случай.
— Ты этого не знаешь.
— Но я знаю! — По голосу чувствовалось, что Уайрман едва сдерживается. — После того выстрела я имел дело как минимум с четырьмя Принсайпами. До ужаса одинаковыми: все умные, но отстранённые, напрочь лишённые сочувствия и, по существу, лишь на самую малость отличающиеся от социопатов в детективных романах Джона Д. Макдональда. В борьбе с опухолью они могут попытаться использовать радиацию. На свинцовую пулю она не подействует. Принсайп это знает, но ему интересно. И он не видит ничего плохого в том, чтобы дать мне ложную надежду, уложив на больничную койку, где можно спросить, больно ли мне, когда он делает… это. А позднее, когда я умру, он, вероятно, напишет обо мне статью. И сможет поехать в Канкун и пить на пляже вино, разбавленное водой и фруктовым соком.