— Спелись, не правда ли? — В голосе слышалась радость. — Ради тебя. Только ты должен кое-что сделать.
— Что?
— Ты должен позвонить девочкам, они просто с ума сходят. Особенно Илзе. Хорошо?
— Хорошо. И вот что, Пэм…
— Что, дорогой?
Я уверен, что последнее слово она произнесла автоматически, не думая, как оно будет воспринято. Хотя… пожалуй, она испытала то же самое, когда ласкательное имя прилетело к ней из Флориды, и ласки в нём с каждой милей становилось всё меньше.
— Спасибо.
— Всегда рада помочь.
Мы попрощались и закончили разговор без четверти одиннадцать. В ту зиму время бежало особенно быстро вечерами, которые я проводил в «Розовой малышке» (стоя у мольберта, удивляясь, с какой скоростью блёкнут на западе закатные цвета), а медленнее всего — в это утро, когда я не стал более откладывать на потом и другие телефонные звонки. Я набирал номера один за другим, будто глотал прописанные таблетки.
Взглянув на лежащую на коленях трубку радиотелефона, я пробурчал: «Чёрт бы тебя побрал», — и начал набирать следующий номер.
— Галерея «Скотто», это Элис. — Весёлый голос, к которому я уже привык за последние десять дней.
— Привет, Элис. Эдгар Фримантл.
— Да, Эдгар? — Весёлость сменилась осторожностью. Слышались ли нотки осторожности в её голосе раньше? Я их игнорировал?
— Если у вас есть пара минут, я бы хотел поговорить о том, в каком порядке мы будем показывать слайды на лекции.
— Да, Эдгар, давайте поговорим. — Я буквально услышал вздох облегчения. И почувствовал себя героем. Разумеется, почувствовал и мерзавцем.
— Блокнот у вас под рукой?
— Будьте уверены.
— Хорошо. В принципе хотелось бы показывать их в хронологическом порядке…
— Но я не знаю хронологии. Я пыталась сказать вам…
— Понимаю, и сейчас хочу продиктовать вам весь список. Но, Элис, первый слайд выбьется из хронологического ряда. Начнём мы с «Роз, растущих из ракушек». Записали?
— «Розы, растущие из ракушек», записала. — Второй раз после нашей встречи я слышал в голосе Элис неподдельную радость.
— Теперь карандашные рисунки… — Мы проговорили следующие полчаса.
— Oui, allo? [124]
Я молчал. Французский сбил меня с мысли. Тот факт, что трубку снял молодой мужчина, потряс ещё сильнее.
— Alio, alio? — Нотки нетерпения. — Qui est a l'appareil? [125]
— М-м-м, может, я ошибся номером. — Я чувствовал себя не просто говнюком, но моноязычным американским говнюком. — Я хотел поговорить с Мелиндой Фримантл.
— D'accord, [126] вы набрали правильный номер, — потом, уже не в трубку: — Мелинда! C'est ton papa, je crois, cherie. [127]
Трубка со стуком куда-то легла. Перед моим мысленным взором тут же возник образ (очень чёткий, очень политически некорректный и скорее всего навеянный упоминанием Пэм книжек-картинок, которые я когда-то рисовал для маленькой больной девочки): большой говорящий скунс в берете, мсье Пепе ле Пю, расхаживает по pension (если именно этим словом обозначается маленькая однокомнатная квартира в Париже) моей дочери, а над его белополосой спиной поднимаются волнистые линии свойственного ему аромата.
Потом трубку взяла Мелинда, похоже, необычайно взволнованная, чего с ней никогда не случалось.
— Папа? Папуля? У тебя всё в порядке?
— Всё отлично, — ответил я. — Это твой сосед по комнате? — Я шутил, но по не свойственному ей молчанию понял, что, сам того не желая, попал в десятку. — Впрочем, не важно, Линии. Я просто…
— …подтруниваешь надо мной, так? — Я не мог сказать, то ли ей весело, то ли она начинает злиться. Связь, конечно, была хорошая, но не настолько, чтобы улавливать все интонации. — Если на то пошло, да.
Подтекст сомнений не вызывал, прозвучал ясно и чётко: «Собираешься закатить мне скандал?» Но у меня и в мыслях такого не было.
— Я рад, что у тебя появился друг. У него есть берет?
К моему безмерному облегчению, Линии рассмеялась. С ней я никогда не знал наперёд, какая шутка сработает: чувство юмора у неё было таким же непредсказуемым, как и вторая половина апрельского дня.
— Рик! — позвалаона. — Mon pара… — дальше я не разобрал, потом услышал: —…si tu portes un beret? [128]
До меня донёсся далёкий мужской смех. «Ох, Эдгар, — подумал я. — Даже из-за океана ты уже ведёшь их под венец, реrе fou [129] ».
— Папуля, у тебя всё хорошо?
— Отлично. Как твоя стрептококковая инфекция?
— Думаю, я иду на поправку.
— Я только что говорил по телефону с твоей матерью. Ты получишь официальное приглашение на эту выставку. Она говорит, что ты приедешь, и я страшно волнуюсь.
— Ты волнуешься? Мама прислала мне несколько фотографий, и я жду не дождусь этой выставки. Где ты научился так рисовать?
Сегодня это был самый популярный вопрос.
— Здесь.
— Картины потрясающие. Остальные такие же хорошие?
— Приезжай, и всё увидишь сама.
— Рик может приехать?
— У него есть паспорт?
— Да…
— Он даст обещание не смеяться над твоим отцом?
— К старшим он относится очень уважительно.
— Тогда, разумеется, он может приехать, при условии, что на авиарейсы проданы не все билеты, и вы согласны спать в одном номере… но, полагаю, это как раз не проблема.
Она завизжала так громко, что заболело ухо, но трубку я отдёргивать не стал. Давно уже я не слышал, чтобы Линии Фримантл так реагировала на мои слова или дела.