Мальчишка скривил губы, представив себе, как жгучая жидкость льется на ссадину. Брр! Он тихо, чтобы никого не разбудить, подтянул ближе мешок учителя и, ослабив завязки, сунул руку внутрь. Что-то гладкое, прохладное — должно быть, фляжка и есть!
Но предмет, который Дайру вытащил из мешка, совсем не походил на флягу.
Колокольчик! Тот, бронзовый, без язычка!
Дайру не спешил класть занятную вещицу на место. Покачал колокольчик на ладони, любуясь глубоким коричневым тоном рукоятки. Провел пальцем по желтой прожилке — и вспомнил сказку о золотоволосой красавице колдунье, что в Лунных горах варила в гигантском котле темный мед на пагубу роду человеческому. Герой Оммукат сбросил злодейку в ее же варево, а потом перевернул котел. Ведьмин мед растекся по горам и превратился в камень. А желтые прожилки в нем — это пряди волос прекрасной чародейки.
Красивая рукоятка — и колокольчик не хуже! В свете костра бронзовая змейка кажется не дерзко-насмешливой, а коварной, недоброй. Вот-вот тяпнет!
Дайру показал змеиной головке язык и укоризненно постучал пальцем по бронзовой макушке. К его удивлению, головка слегка повернулась. Неужели сломал дорогую вещь?
Он поспешно обследовал колокольчик и с облегчением вздохнул: цел! Просто головку, оказывается, можно повернуть вокруг оси. Ну-ка, а если ее совсем выкрутить? Нет ли в рукоятке тайника? А если есть, то что в нем спрятано?
Но до конца головка не выкрутилась. Зато после нескольких поворотов из рукоятки выползла подрагивающая спираль с бронзовым шариком на конце. Шарик закачался в распахнутой змеиной пасти. Язычок! Вот он где спрятан! Колокольчик-то с секретом! Учитель будет доволен. А древний мастер сплоховал. Язычок мотается меж бронзовых зубов, а не задевает их. Дайру трясет колокольчиком, а ни звука…
Мальчик досадливо прикусил губу и изо всей силы взмахнул рукой — словно держал в руках ремень и целил тяжелой пряжкой по чьей-то зловредной голове.
Долгий звон, протяжный и властный, повис в ночном воздухе. Звук ворвался в ночь, подчинил ее себе, заставил дрогнуть пламя костра и скатился в темную траву. Дайру охнул от неожиданности и поспешно огляделся: не разбудил ли он кого-нибудь этим полуночным набатом? Нет, спят…
Вдруг мальчик с обжигающей ясностью понял, что никого он не разбудит, даже если крикнет во весь голос. Ночь свернулась вокруг незримым коконом, отрезала, отсекла все звуки — и шелест травы, и жужжание жуков, и треск хвороста в огне, и дыхание спящих товарищей. Стало страшно, но страх не успел выплеснуться наружу: по напрягшимся нервам ударил голос — звучный, ясный, чуть презрительный, четко выговаривающий каждое слово:
— Я пришел, чтобы забрать твою беду. Назови ее.
Глухая ночь, ни шороха из степи, клочья света вокруг костра…
Дайру готов был поклясться: загадочные слова родились рядом — только руку протянуть… но куда протягивать? Нет же рядом никого!
Почему-то не возникло даже мысли разбудить напарников. Странная (а возможно, и опасная) игра, что затевалась у костра, касалась только Дайру.
Не сразу решился он заговорить. Но тьма молчала и ждала. Недобро ждала — он чувствовал это!
— Кто ты? — спросил Дайру тихо, вглядываясь во мрак.
— У меня нет имени, — с еле заметным раздражением ответила мгла. — Я пришел, чтобы забрать твою беду. Назови ее.
— А если не назову? — Недоверие и страх узлами свели мышцы подростка. Рука привычно легла на пряжку пояса — но с кем драться?
— Тогда я заберу тебя, — равнодушно разъяснил голос. — Так назови же свою беду!
Заберет? Ого! Дайру не до конца поверил голосу из ночи, но рисковать не хотел.
Назвать свою беду? Да запросто! Не задумываясь! Ошейник вдруг стал тугим, стиснул горло… Но осторожность оказалась сильнее.
— Моя беда, — ответил Дайру, взвешивая каждое слово, — в том, что я натер ногу. До крови. Новый сапог, понимаешь ли, жмет.
Мрак не отозвался, но Дайру ощутил растерянность собеседника. Он чувствовал ее так же ясно, как порыв ветра из степи.
— Твоя беда, — переспросил наконец голос, — в том, что сапог натер тебе ногу?
— Угу. Левый. — Подросток почувствовал себя увереннее.
Незнакомый голос зазвучал небрежно, чуть презрительно:
— Я понял. Я забираю твою беду.
И тут же ночь взметнула звуки ветра, травы и мелких тварей вокруг костра.
Дайру впился враждебным взглядом в агатовый колокольчик. Язычка-то нет! Успел нырнуть обратно в рукоятку!
Он задумчиво повертел в руках предмет, хранящий потрясающую тайну. Положил его в мешок учителя, аккуратно завязал тесемки. Осмотрел ногу — никакой ссадины! — и натянул сапог. Встал, медленно прошелся вокруг костра.
Не болит нога! Вот не болит, и все! Сапоги сидят как влитые — что левый, что правый! Словно их любовно тачал лучший аргосмирский сапожник — специально по ноге Дайру.
Подросток вновь сел у огня и прикрыл глаза. Ему и в голову не пришло разбудить напарников и рассказать им все. Тот, кого в детстве часто били, не склонен к поспешным решениям: не вышло бы чего!
Итак, вещица — волшебная. Что ж, бывает. Но волшебство — дело коварное. Не таится ли здесь подвох? Голос, во всяком случае, Дайру не понравился. Не было в нем, знаете ли, теплого желания снять с человеческих плеч горести и печали. Впрочем, пусть он хоть черными словами бранится, лишь бы и впрямь помогал!
Ох! А если к этому духу — или кто он там? — можно обратиться лишь раз?! Ну, тогда он, Дайру, — последний дурень по ту и эту сторону Грани! Попросил, называется!..
На плечо подростка легла рука. Дайру дернулся, метнул злой взгляд на Нургидана, который неслышно подошел сзади.
— Даже меня не разбудил! — умилился Нургидан. — Несешь караульную службу не размыкая глаз! Старательный ты наш!
Дайру хотел огрызнуться, но виски вдруг сжала тяжелая мягкая усталость. Она властно отодвинула все переживания бурного дня и загадочной ночи. Завтра, все завтра…
— Хворост кончается, — выдохнул Дайру, опуская голову на мешок. — Принеси еще…
— Мог бы и сам… — строптиво начал Нургидан, но взглянул в лицо напарнику и сменил гнев на милость. — Ладно, принесу. Спи.
Дайру взглядом проводил приятеля, бредущего в низину. Что-то в походке Нургидана показалось парню странным. Но глаза сомкнулись, мысли спутались… Спать, спать!..
* * *
Враг обрушился на маленький лагерь перед рассветом, когда обе луны клонились к горизонту, а мрак только-только начал бледнеть. Мягкие зелено-коричневые колосья клонились под тяжестью росы и отвечали ветерку лишь усталым молчанием.
И из этих темных влажных зарослей молча вынырнули змеепсы, словно щуки из тины, — узкие, гибкие, беспощадные.
Ящер Циркач исчез под навалившимися на него скользкими телами, но тут же с ревом поднялся на задние лапы, стряхнув врагов. В пасти он держал змеепса, схваченного поперек туловища, и тряс его, словно крысу. Вокруг ящера лязгали острые зубы, скользя по чешуе. Самый крупный змеепес вскочил Циркачу на загривок, толчком опрокинул его — и на земле закрутился живой клубок!