Мимо? Нет. Ночной гость остановился у решетки. Поставил фонарь на пол, залязгал ключом в замке. Решетчатая дверь, с визгом качнувшись на петлях, подалась в сторону.
Пришелец поднял фонарь. Луч метнулся по стенам камеры, вырвав из мрака цепи и неподвижного узника.
Шенги украдкой следил за врагом. Что это враг, можно было не сомневаться. Друг окликнул бы его. Тюремщик, заглянувший для проверки, убедился бы, что все нормально, и ушел. А эта темная фигура стоит, явно собираясь с духом для какой-то пакости.
Собрался. Вновь поставил фонарь на пол. Нервным движением откинул полу плаща. Взметнул над головой короткий топорик.
Шенги рванулся навстречу, под удар, сколько позволила цепь. Подставил под топорище правую руку и так крутанул чешуйчатой кистью, что топор вылетел из пятерни противника.
Незадачливый убийца кинулся было прочь, но Шенги успел поставить ему подножку. Враг растянулся на полу, ударился головой о решетку и затих.
Шенги не поинтересовался, мертв противник или оглушен. Сейчас важнее было другое: удастся ли дотянуться до отлетевшего в сторону топора?
Удалось! Чешуйчатые сухие пальцы сомкнулись на топорище. Шенги давно заметил, что лапе нравится оружие. Она ловко принимает его и орудует им сноровисто, умело.
Вот и сейчас — при тусклом свете потайного фонаря топор точно и тяжело ударил по крайнему звену цепи, в опасной близости от запястья. Удар, лязг железа — и Шенги с удовольствием поднялся во весь рост. На левой руке осталось железное кольцо.
Ладно, это ерунда. Пора поглядеть, кого сюда привела за ручку Серая Старуха…
Шенги нагнулся над лежащим, потрогал под ухом Жилу Жизни. Не помер, гад!
Луч фонаря в лицо… нет, эту физиономию видеть не приходилось.
Охотник поставил фонарь так, чтобы он светил на пленника, и выплеснул на голову несостоявшемуся убийце воду из кувшина. Незваный гость очнулся, дернулся со стоном, попытался встать. Но, поняв, кто склонился над ним, оставил эти попытки.
— Кто же это оказал мне честь, в гости пожаловал? — поинтересовался Шенги.
От этого ласкового голоса пленник еще раз дернулся.
— Лежи, лежи. И отвечай.
В луче фонаря над лицом пленника нависла темная чешуйчатая кисть с длинными птичьими пальцами, шишковатыми суставами и жуткими когтями.
— Так как тебя кличут, парень? — еще приветливее спросил Шенги.
— Блоха… — прохрипел пленник. В полутьме его зрачки расширились так, что глаза казались черными круглыми пятнами на белом лице.
— Блоха, стало быть?.. — протянул Шенги, припоминая. — Не имел счастья слышать. — И за каким-растаким демоном ты людям спать не даешь?
Пленник молчал — безнадежно, обреченно.
— Верно, глупый вопрос, — признал Шенги. — Ты принес мне подарок, вот этот самый топорик. И готов поспорить, не от себя… Ну, говори, зараза: кто тебя послал?
Блоха коротко, хрипло вздохнул — то ли сдержал ругательство, то ли проглотил ответ, вертевшийся на языке. Говорить правду было страшно, лгать — тоже. Подгорные Охотники — колдуны не колдуны, но… вдруг этот урод с птичьей лапой распознает вранье?
Когти клацнули у самых глаз.
— Парень, я ж тебе лицо сорву, — сухо предупредил Шенги. — Ты еще будешь жив, а лица у тебя уже не будет… Ну, говори! Кто он, мой тайный воздыхатель?
Возможно, с ножом у горла Блоха вел бы себя достойнее. Но эта когтистая кисть, похожая на злую чешуйчатую тварь…
Парень по-щенячьи заскулил, обмирая от черного ужаса и чувствуя, как по ногам растекается что-то горячее.
Когти хищно, нетерпеливо шевельнулись.
— Жабье Рыло! — взвизгнул пленник.
— Кто-о? — изумился Шенги. Он слышал, конечно, о неуловимом главаре аргосмирского ворья, которого боялся весь город, но не видел никто, кроме нескольких «приближенных». — Что бренчишь, крысенок трущобный? Может, он сам тебе это велел?
— Не сам… — Блоха покосился на страшную лапу. Теперь, когда главное было сказано, отвечать стало легче. — Ярвитуш передал… ну, хозяин «Акульего плавника». Он у «ночного хозяина» не в последних людях ходит, Ярвитуш…
Пленник пустился в путаные объяснения: что такое «Акулий плавник», где этот кабак находится, что за человек его хозяин…
Шенги не слушал: в памяти всплыла яркая картина.
Взгляд снизу вверх на кабацкую стойку, щелястый дверной косяк, длинную, до пола, занавеску в дверном проеме, сплетенную из тростника и унизанную мелкими раковинками. Именно снизу вверх — как видел это десятилетний мальчишка, спрятавшийся под столом.
А возле двери — крепкий четырнадцатилетний подросток. Ярвитуш Горький Год, сын владельца кабака, будущий хозяин заведения. Вот он, наследничек, отцовская надежда: сдвигает планку дверного косяка, отводит в сторону доску рядом с дверью, открывает тайник и запускает обе руки в папашину захоронку…
Воспоминание так захватило Охотника, что он опустил руку, угрожавшую пленнику. Не видя у лица страшных когтей, Блоха дернулся в сторону, перекатился на бок и попытался вскочить. Шенги точным рывком настиг беглеца и одним ударом вновь погрузил его в беспамятство.
Увы, во время безрассудной попытки бежать Блоха задел и опрокинул фонарь. Свеча погасла. Камера погрузилась во мрак.
* * *
Умменес почти поверил, что Щегол не явится. Он уже прикидывал, как рано утром незаметно вернет книгу на место, пока алхимик ее не хватился. И все обойдется, а потом окажется, что хитрого сопляка зарезали в трактирной драке…
Но эти мечты разлетелись, как пыль под ветром, едва на гребне стены, отделяющей задний двор от улицы, появилась гибкая тень, такая черная в лунном потоке.
Умменес негромко помянул недобрым словом всех родственников Болотной Хозяйки, к которым, несомненно, относился и ненавистный Щегол. Ну что бы проклятому юнцу свалиться и свернуть себе шею — вот прямо сейчас, когда он так дерзко сиганул с ограды на толстый сук… Так нет же — скатился по стволу, стоит перед Умменесом, ухмыляется:
— Ну? Достал?
— Достал, — буркнул Умменес, опершись на свою длинную дубинку, как на посох. — Вон лежит, в лопухах.
Он ожидал, что обнаглевший гаденыш прикажет подать ему книгу прямо в руки. Но Щегол покладисто нагнулся, пошуровал в лопухах, быстро нашел книгу. Луна, не прячась в тучах, лила свет на траву. Даже луна помогала ненавистному ворюге!
Юноша уже поднимался с находкой в руках, когда Умменеса обожгла отчаянная мысль: «Убить! И поднять крик — мол, воры на дворе!..»
Но миг был упущен, незваный гость выпрямился во весь рост. А ударить его, глядя в лицо, слуга с Серебряного подворья не посмел.
Ну, боялся Умменес этого звереныша! Даже от себя не скрывал: боялся! Про великана Кудлатого с его пудовыми кулачищами даже не вспомнил. А как недобро сверкают эти синие глаза — увидел бы даже в темноте…