И эта мысль оказалась целительной. Орешек вспомнил то, что не раз говорил себе: жизнь — часть огромного бесконечного спектакля, который люди играют для богов. Сейчас его выход... может быть, последний. Так надо сыграть как можно лучше!
И вот он идет среди расступившейся толпы, под приглушенное перешептывание. Актер привык к множеству жадных глаз, каждый взгляд придает ему уверенности. Сколько зрителей! А самые главные — те, кого он не видит и увидеть никогда не сможет. Но они смотрят — и нельзя скомкать свою роль. И пусть глубоко внутри льдинкой затаился страх — выше голову, актер!..
Но первым по кивку короля на возвышение поднялся не Орешек, а Ралидж — само смирение: глаза потуплены, поклон глубок...
Бессмертная Орлица крест-накрест прижала руки к груди и устремила взгляд на подсудимого. Тут же вокруг Ралиджа замерцал, переливаясь, рой желтых искр. Из них соткалась золотистая пелена, которая становилась все прозрачнее и вскоре стала невидимой для глаз. Но и король, и подсудимый, и зрители знали, что теперь чары не дадут молодому Соколу сказать ни слова лжи безнаказанно. Любое фальшивое заверение, сорвавшееся с его уст, заставит пелену помутиться, повиснуть в воздухе грязными разводами...
Присутствие Сайвафины заставило Ралиджа хмуро задуматься. В тюрьме он тщательно взвесил, что ему отрицать, а в чем признаваться. Чародейка одним жестом перечеркнула эти расчеты, и с внутренним облегчением Сокол решил не лгать. В конце концов, что с ним могут сделать? Зачем вилять и унижаться?
И со спокойной наглостью человека, знающего себе цену, Сын Клана начал отвечать на вопросы короля.
На вражеской стороне он оказался случайно: попал в заросшее кустами ущелье, прорезающее Лунные горы, и перепутал в темноте направление... Да, он видел, что встретившиеся ему всадники были силуранцами... Спрятаться от них? Конечно, мог, но не счел нужным. Ему совсем не улыбалось бродить и дальше по лесу — голодному и без одежды... Понимал ли он, что дает в руки врагам ценного пленника? Да, понимал, но разве было бы лучше, если б его, последнего в Ветви Левого Крыла, сожрали в лесу дикие звери?
(Никто, кроме Каррао, не слышал, что при этих словах Глава Соколов тихо и страстно выдохнул: «Да, лучше!»)
Король продолжал расспросы, все более мрачнея. Он жалел, что рядом нет старшей сестры, — она придумала бы, как выпутаться из этой мерзкой истории. Какое бы решение ни принял Джангилар, молва смешает его с грязью, да и летописцы вряд ли будут к нему снисходительны. Прикажет пощадить негодяя — «проявил слабость, потакая изменнику»! Утвердит смертный приговор — «оборвал Ветвь Левого Крыла и запятнал Клан Сокола несмываемым позором»!
А этот мерзавец невозмутимо признается сейчас в предательстве. Он, видите ли, выдал врагу тайный ход в Найлигрим, потому что крепость, признавшая власть самозванца, нуждалась в наказании!
Что ж, закон недвусмысленно гласит: казнить изменника и не предавать тело огню!..
Но ведь этот закон ни разу не применялся к высокородным! Даже Лаогран, Первый Король, в начале своего правления твердой рукой каравший мятежи и посылавший в ямы с псами бунтовщиков из числа Детей Рода, находил способ смягчить приговор потомкам Двенадцати Магов, дать им честную смерть и последний костер...
Внезапно удачная мысль зажгла искру в темных глазах Джангилара. Он понял, с кем может разделить груз своей ответственности.
Встав с кресла, король звучно произнес:
— Здесь присутствует высокородный Даугур, Глава Клана Сокола. В знак уважения к нему и к его Клану я прошу Мудрейшего спуститься к нам и высказать свое мнение о том, какой участи заслуживает обвиняемый. Решение приму я сам, но не произнесу ни слова, пока не выслушаю Главу Соколов.
Все обернулись к лесенке, по которой медленно спускался высокий старик в богатой одежде. Ралидж с трудом скрыл торжествующую улыбку, вот оно, спасение! Конечно, король с Мудрейшим заранее обо всем договорились: Даугур публично будет молить государя, а тот не сможет оскорбить Главу Соколов отказом...
Даугур встал на возвышении, глядя, как слепой, мимо короля, поверх толпы.
— Мой повелитель, — негромко начал он, — страшная беда обрушилась на Соколов. Исправить ничего нельзя, мы готовы услышать и принять твой приговор, каким бы он ни был. Но памятью Двенадцати Магов заклинаю, до того, как ты решишь судьбу этого... этого нашего родича, позволь нам...
Голос Мудрейшего сорвался. Старик помолчал, чтобы справиться с накатившей слабостью. Затем Даугур оглядел притихшую толпу, и с тонких губ его сорвались страшные слова:
— Дай нам сутки отсрочки, чтобы мы могли изгнать этого человека из Клана.
Все онемели. Каррао на галерейке вскочил на ноги, вцепился в ажурную решетку. Он, как никто, оценил суровое мужество Главы Соколов.
— Ты понимаешь, о чем просишь? — подавшись вперед, спросил потрясенный король.
— Пусть никто не скажет, что Соколу был вынесен позорный приговор! — гордо ответил Даугур.
— Но он же последний в своей Ветви!
— Если ветвь приносит гнилые плоды — ее отсекают! — жестко молвил старик. — За свое решение я отвечу перед Соколами... Может, мне уже недолго оставаться Мудрейшим. Но пока я стою во главе Клана — пусть будет так!
— Что ж, — помолчав, кивнул король. — Скажу и я: пусть будет так! На сутки этот человек — твой, делай с ним что хочешь. Завтра решу его судьбу.
Уходя в сопровождении стражников, молодой Сокол кипел от ярости. Он понимал, что все сказанное было комедией, разыгранной, чтобы оттянуть вынесение приговора и спасти его, Ралиджа. Но неужели старый идиот Даугур не мог придумать что-нибудь менее скандальное, чтобы не заставлять сплетничать весь Грайан?!
А Дети Кланов, кольцом окружившие возвышение, пораженно притихли: неужели так и будет? Неужели такое — такое! — возможно?
(Хотя многие знали, что летописи упоминают о двух подобных случаях. Но одно дело — летописи, а другое — то, что происходит у тебя на глазах...)
— Пусть приблизится второй, — приказал король. — Нет, Даугур, останься. Это дело тоже касается Клана Сокола, и каждое твое слово для меня — дороже алмаза.
Сайвафина вновь крест-накрест прижала руки к груди. Сквозь тонкую золотую пелену Орешек доброжелательно встретил королевский взгляд. Страх льдисто царапал сердце, но сильнее было торжествующее ликование: сам государь почтил вниманием его последний спектакль!..
Король с нетерпением ждал этого мгновения. Наконец-то перед ним загадочный незнакомец, который с одинаковой легкостью совершал и чудовищные преступления, и великие подвиги!
Молод. Красив. Движения легкие и свободные... он весь как... как росчерк меча в руках мастера карраджу! Во взгляде ни тени страха... Великая Бездна, уж не улыбнулся ли он?! Нет, показалось...
— Кто ты? — властно спросил король. — Назови свое подлинное имя — и помни, что чары не дадут тебе солгать!