Когда Аджунес отлучился проверить, все ли в порядке в опочивальне Хранителя, Харнат наконец бухнул напрямик:
- Скажет ли господин, когда и кому я должен передать должность дарнигара?
Орешек, чьи упоительные мечты спугнул неожиданный вопрос, изумленно вскинул густые брови:
- Передать? Кому, почему? Разве случилось что-нибудь.. э-э…
Он замялся, не зная, как закончить. Харнат объяснил ледяным голосом:
- Сотники - все трое - знатнее меня. Пристало ли Сыну Семейства приказывать Сыновьям Рода?
Орешек посмотрел на дарнигара так, словно увидел впервые. Медленно скользнул взглядом по красному от волнения широкому лицу с крупным носом, с кустистыми бровями над серо-стальными глазами. Квадратную, выступающую вперед нижнюю челюсть не могла скрыть даже густая борода. Загорелый лоб был прорезан глубокими морщинами.
Лицо человека волевого, решительного. Человека, не пожелавшего принять судьбу, навязанную ему низким рождением. Человека, пробившего себе путь наверх (в прямом смысле слова пробившего - мечом). Этот плечистый крестьянский сын умудрился дослужиться даже не до сотника - он стал Правой Рукой Хранителя крепости.
Как же ему было трудно! Ведь даже имя его звучит злой насмешкой - Прешта. Деревенская беднота…
«Да-а, - с уважением подумал Орешек, - про таких говорят: в нем больше корки, чем мякиша!..»
- Почтенный Харнат, - сказал он значительно, - один мудрец, Илларни Звездный Голос, некогда сказал: «Великий Грайан преклоняется перед Кланом, уважает Род, но держится он на Семействе…» Если Вайатар - да будет милостива Бездна к его душе! - возвысил тебя и сделал дарнигаром, почему я должен считать тебя недостойным?
Харнат просиял, как юнец, выигравший первый Поединок Мастерства. На миг Орешек почувствовал острую досаду: ведь этот разговор был обманом! Настоящий Хранитель, который рано или поздно прибудет сюда, сделает с этим славным воякой все, что захочет. Не то что в сотники - в рядовые сможет разжаловать…
Но Орешек не привык долго мучить себя неприятными мыслями.
Хранитель выставил из комнаты двух служанок, навязчиво предлагавших свои услуги. Заперев дверь на засов, разделся и лег, положив рядом с собой на подушку драгоценный клинок в кожаных ножнах.
- Да, - счастливо бормотал он, - правильно люди говорят: «Наглец голодным не останется». Ради такой добычи стоило…
И верно, ради такой добычи стоило стать преступником ходить по краю пропасти, рисковать не только жизнью, но и спасением души из Бездны.
Даже не верится, что было время, когда Орешек не понимал, какое это счастье - слияние руки и разума с клинком. А ведь не так давно это было…
* * *
Лагерь не лагерь - так, наскоро разбитая на лесной поляне стоянка. Навес из ветвей, зола потухшего кострища, мокрая от росы трава. Орешек, продрогший, голодный и злой, возится с доставшимися в добычу сапогами. Подколенный ремень никак не желает затягиваться, торчит, как заячье ухо. Обрезать бы край, да нож где-то обронил. И попросить не у кого - парни дрыхнут под навесом. Не спит лишь один - сидит, обхватив колени руками, пристально смотрит перед собой. Но как раз к нему обращаться не хочется.
Все называют этого мрачного, замкнутого типа Аунк - «клинок». Никто ничего не знает о его прошлом, но это как раз дело обычное: в разбойничьем отряде не принято задавать лишних вопросов. Любознательный человек может доболтаться до скромного погребального костра. Непонятно другое: все в шайке, включая атамана, явно побаиваются Аунка и стараются его не задевать. Причины этого Орешек узнать не успел, но при одном взгляде на Аунка пропадает желание с ним беседовать.
Хмурый, молчаливый, всегда держится в одиночку. Долговязый, худой. Взять скелет, обвить сухожилиями, обтянуть потуже смуглой кожей - вот это Аунк и будет. Похож на наррабанца. Но у человека, в котором течет хоть капля наррабанской крови, не может быть таких серо-стальных бесстрастных глаз, один взгляд которых способен убить веселье в самой буйной компании.
Но надо же что-то делать с этими проклятыми сапогами!
- Эй, приятель, не одолжишь нож? Мне ремень подрезать…
Узкое, длинное лицо повернулось на голос, серые глаза глянули с холодной неприязнью, кисть сделала едва заметное движение - и прямо в физиономию Орешку полетел тяжелый метательный нож.
Позже выяснилось, что это была одна из милых шуточек Аунка. Лезвие должно было пройти мимо щеки юноши и вонзиться в ствол дуба, под которым он сидел. Но в тот миг Орешек не размышлял. Рука сама вскинулась наперехват, пальцы четко сомкнулись на рукояти, кисть слегка рвануло… получилось! А ведь все лето не тренировался, после порки отлеживался… Орешек кивком поблагодарил Аунка. Говорить ничего не стал: побоялся, что дрогнувший голос выдаст его испуг. И склонился над своей работой, будто ничего не произошло.
Что-то заслонило жиденький утренний свет, на траву упала тень. Вскинув голову, Орешек увидел, что над ним стоит Аунк. Когда только успел пересечь поляну? До чего мерзкая, бесшумная походка, как у лисы возле курятника!
- Аршмирская выучка, да? - полюбопытствовал Аунк. За четыре дня, проведенных в отряде, Орешек впервые услышал его голос - низкий, хрипловатый. - Очень интересно. А ну, встань…
Юноша неохотно поднялся. Разбойник провел рукой по его плечам, спине, животу. Орешек хотел сказать, что они не на рынке и что Аунк его не покупает. Но промолчал: в темном лице Аунка было нечто такое, что заставляло его собеседников быть предельно осторожными.
- Мускулы хороши, но в последнее время ты явно не занимался тяжелой работой - болел, похоже… - задумчиво сказал разбойник. - Зато прекрасно двигаешься и быстро соображаешь… Мечом владеешь?
- Сроду в руках не держал! - заверил его Орешек, надеясь, что теперь эта мрачная жердь от него отвяжется.
- Это хорошо, а то пришлось бы переучиваться… Сколько тебе лет?
- Найди мою мамашу и спроси у нее!
- Ладно, и так ясно, что начинать уже поздно. Однако выбора у меня нет. Мне нужен ученик. Очень нужен.
Аунк легким, незаметным движением вырвал из ножен свой меч… нет, не вырвал, меч сам расцвел в его руке, как цветок на стебле. В другой руке тоже сам собой возник кинжал. Лицо Аунка стало отрешенным, даже загадочным, и Орешек замер в предвкушении чего-то необычного, как ребенок возле повозки бродячих циркачей.
Предчувствие его не обмануло. Два клинка, короткий и длинный, зажили в руках Аунка самостоятельной жизнью, серой пеленой оградили своего хозяина от Орешка, от рассветного леса, от холодного и опасного мира…
- «Двойной вихрь», - сообщил Аунк из-за полупрозрачной завесы. - А теперь смотри внимательно…
Узор стального танца не нарушился, но сквозь сеть вращающихся клинков на миг рванулась, как змея, левая рука Аунка. Острие кинжала коснулось живота Орешка - и тут же отдернулось.