Простая дружеская беседа... но Айрунги уловил скрытое напряжение. Глаза Юнфанни поблескивают, пальцы шевелятся, губы нетерпеливо сжимаются. Хочет что-то рассказать подругам, но ей мешает присутствие чужого человека.
Так почему не проявить деликатность?
– Да простят меня дамы, – встал Айрунги. – Пойду пригляжу, чтобы главное сокровище Эрниди не переломало себе ноги в той яме.
– Заодно пусть господин присмотрит, – подсказала Чизи, – чтоб и Асмита не стояла в сторонке. Сама небось это безобразие придумала, с книжками-то.
Учтиво поклонившись, Айрунги покинул комнату. Выходя, он умело и привычно придержал дверь. Та вроде бы закрылась, но осталась узенькая щель. Можно разобрать возбужденный голос Юнфанни:
– Ох, я ж вам такое скажу! Я вечером была на молении...
– Опять Хвостатой молитвами надоедали? – перебила ее Шаунара. – Море вином разбавляли, чтоб прибрежные крабы окосели?
– Что б ты понимала! Это наш остров, и хозяйка на нем – дори-а-дау! Тебе бы Шепчущего послушать...
– Ладно вам! – вмешалась Чизи. – Вечно цапаетесь... Ты чего рассказать-то хотела?
– Ах да... Этот сопливый ублюдок Бронник прижал нас к морю. Мне пришлось всю ночь прятаться от облавы. И знаете где? На крыше храма!
В дружном аханье женщин растворился изумленный вздох Айрунги.
– Стало быть, убийцу проспала? – обвиняюще спросила Чизи.
– Да нет же! В том-то и дело! Ты вспомни ту долинку! Горловина, где храм, такая узкая, что можно пройти только вдоль стены, по тропинке. А тропинка засыпана мелкими камешками. Кто идет – хруст стоит. А я чутко сплю, хоть мужа спроси. Мышонок в углу заскребется – вскидываюсь на постели. Ни за что б не прохлопала, если б кто мимо шел! Клянусь бородой Морского Старца!
Дверь приоткрылась, но взволнованные женщины этого не заметили. Айрунги впился взглядом в их лица. Чизи – курица курицей, вот-вот начнет квохтать. А Шаунара скорее похожа на ястреба! Что-то хищное проглянуло в красивом лице: резче стали черты, остро сверкнули глаза.
– Так ты полагаешь... – протянула она.
– Да ничего я не полагаю! – в голос закричала Юнфанни. – Что видела, то и говорю! Так спокойно раньше жилось, а теперь? Детей кто-то убивает, по моему дому демоны летают, воровка объявилась, такая гадина старая... И я еще что-то должна полагать?!
* * *
Хоть на острове и не жаловали жреца Безликих, все же многие пришли постоять у маленького погребального костра и проститься с несчастным ребенком положенными по обряду словами: «Спасибо за то, что ты жил!»
Но от пылающего костра почти все направились в поселок. И сделали все возможное, чтобы недобрый день плавно перетек в веселую и радостную ночь.
Трактирщика и его жену в поселке любили. А невеста их сына была из самого уважаемого Семейства на острове, так сказать, рыбачья принцесса. Поэтому не только родственники, но и соседи расстарались – праздник вышел богатым. И шумным. Как говорится, «на том берегу» слышно было – женится Лянчи Прыгающий Заяц из Семейства Оммушис на внучке старого Гарата!
В начале пира в поселок соизволил пожаловать король. Сказал несколько слов молодым, поцеловал невесту и сам застегнул у нее на шее нитку мелкого жемчуга. Опустил жениху в ладонь приятно звякнувший мешочек и сказал: «На обзаведение!» После чего сделал знак музыкантам и удалился, оставив поселок в твердой уверенности, что нет государя лучше Фагарша из Рода Ульнес.
– А Бронник не явился, – услышал Айрунги за спиной чей-то злой шепот. А в ответ – презрительный женский голос:
– Господин дарнигар изволит нами брезговать. Он сюда только со стражей ходит, если схватить кого... Стыдно ему, что у него родни – половина поселка!
По всему берегу пылали костры. Прямо на каменистой земле стояли глиняные блюда с угощением. И гости тоже расположились на земле, причем мужчины подстилали спутницам свои куртки и плащи. Айрунги умилялся при виде этой деревенской галантности.
Его удивило отсутствие столов или хотя бы скатертей, но Вьянчи объяснил ему эту странность.
Оказывается, в незапамятные времена – еще до Джайгарша – произошло ужасное событие: остров затрясся так, что чуть не рассыпался. Некоторые скалы пополам раскололись! В ту пору случился на Эрниди колдун «с того берега». Он и растолковал жителям, что остров на них гневается. Они, мол, все море хвалят: оно кормит человека, все блага ему дает... А сами на земле рождаются, на земле жен любят, да и умереть мечтают на земле, лечь на честный костер. Вот остров о себе напомнил. А если эрнидийцы и впредь будут неблагодарными свиньями, он и вовсе под воду уйдет.
С тех пор островитяне стараются все праздники, если позволяет погода, справлять прямо так – на земле. Вроде и сам Эрниди – среди веселых гостей.
Айрунги, растроганный легендой, поднял кубок за процветание острова и отдал должное угощению.
Главное место на каменном «столе» занимала, конечно, рыба. Она была так разнообразно приготовлена и так искусно приправлена травами, что иной повар из богатого дома «с того берега» не счел бы для себя зазорным пошушукаться со здешними хозяюшками насчет кулинарных секретов.
Были грибы, свинина, копченая гусятина, овощи, козий сыр и – верх роскоши – пироги и лепешки, причем ради праздника в привезенную издали муку не были добавлены толченые коренья.
Все это, разумеется, поглощалось не всухую. Айрунги успел уже оценить местную настойку из ягод терновника. Но это же была свадьба сына трактирщика – и вволю было вина, причем неплохого, Вьянчи не поскупился.
И не стоит удивляться тому, что дружеский пир перешел в веселое гулянье. Женщины с ловкостью фокусников убрали опустевшие тарелки и кубки. Первым ударил каблуками в землю перед зардевшейся молодой женой сам Лянчи – по-матерински статный, с хмельной улыбкой на круглом, как у отца, лице.
И на берегу вспыхнула пляска!
Именно вспыхнула! Айрунги не ожидал от спокойных, с виду неповоротливых рыбаков такого темперамента. Ох, и досадно будет парням утром смотреть на то, что останется от их разнесчастной обувки! Ох, и гром выбивают из камней подбитые гвоздями башмаки! А женщины вьются меж костров, и каждая сама – язык пламени, и каждая дразнит и завлекает, обещает и лжет, манит и отталкивает!
Каждая? В какой-то миг свершилось злое чудо. Только что Айрунги спокойно восседал на днище перевернутого бочонка, снисходительно переводил взгляд с одного раскрасневшегося личика на другое, с удовольствием оценивал и сравнивал. И вдруг привычная легкая свобода полетела под каблучки маленьких деревянных башмаков и была растоптана в осколки! И вот уже взор намертво прикован к мечущейся во все стороны гриве бронзовых волос... к загорелым рукам, которые подхватили подол и дерзко взмахивают им в такт пляске... к золотистым круглым коленям, которые на миг открывает этот неистовый подол и тут же прячет, словно прибой откатывается от прибрежных валунов и снова набегает, скрывает их.