– Меня, меня-я! – завопил он. – Вы же не понимаете… не знаете, кто я! Не знаете, зачем мне в Джангаш! Это важно! Очень!
Никто из мужчин не успел возмутиться настолько, чтобы дать наглецу по уху: Ваастан нагнулся, подхватил визжащего труса за ноги и так резко подсадил наверх, что тот влетел головой в люк. Тихоня ухватил его и втащил на крышу.
Выяснять отношения было некогда. Ваастан уже помогал Фаури подняться по лестнице. Но не в одной голове мелькнула мысль, что хорошо бы, оказавшись на крыше, сбросить паникера на корм оборотням…
Впрочем, когда все отступили наверх и захлопнули люк (а Тихоня, как самый тяжелый, уселся на крышку), мысли о справедливом возмездии куда-то улетучились.
Покатая крыша, залитая лунным светом, оказалась и впрямь неплохим местом для обороны. Люк, на котором сидел Тихоня, открыть было весьма непросто, хотя снизу кто-то толкал царапал крышку. Беснующиеся внизу оборотни по стенам на приступ пока не лезли и лестницы не волокли. Осажденные получили передышку – вероятно, ненадолго.
– Факелы у них, – сказал Пилигрим озабоченно. – Не вздумали бы дом поджечь…
– Тише, – оборвал его Ралидж. – Не подкинь им светлую мысль.
Ингила испуганно охнула.
– Да не подожгут они! – поспешил успокоить ее Рифмоплет. – Они небось жареную дичь не любят, оборотни эти…
– Дичь? – растерянно, непонимающе переспросила Фаури. – Какую дичь?
Сокол предупреждающе кашлянул и громко спросил Рифмоплета:
– Ты эту легенду раньше слышал… Когда эти сволочи в людей превращаются? На рассвете? При первом петушином крике? Когда луна зайдет? С людьми как-то сподручнее драться…
– Об этом в разных вариантах легенды говорится по-разному, – оживился поэт. – Когда я заканчивал стихотворение…
– Не вздумай читать! – рявкнул Пилигрим. – С крыши сброшу! Прямо к твоим героям!
– Да что ты! – искренне ужаснулся поэт. – Я вообще на другие сюжеты перейду! Что-нибудь тихое, умиротворяющее… Барашки жуют ромашки… над ними щебечут пташки…
– Если тебя самого не сжуют, – хмыкнул Челивис, – так и быть, пиши про барашков. Разрешаю.
Пилигрим пихнул его локтем в бок, указал глазами на девушек и бодро произнес:
– Не так уж плохи наши дела. Все могло быть и хуже. У Ингилы не выдержали нервы:
– Хуже, да? А так мы просто любимчики богов! Красота, а не жизнь! – Циркачка обвела мужчин бешеным взглядом. – Тут же, прямо сейчас расцелую того, кто мне докажет, что в этой заварухе есть хоть что-то хорошее!
– Я могу! – с ходу откликнулся Рифмоплет – просто чтобы опередить других. Под мрачными взглядами ему пришлось выдать хоть какое-нибудь объяснение: – Мы за ужин и вино еще не расплатились. А если завтра этот гад, хозяин здешний, сунется ко мне насчет платы – хрен ему хоть медяк…
Договорить Рифмоплету не дали: нервное напряжение разрядилось в дружном хохоте. Ингила, взвизгнув, кинулась поэту на шею. Оборотни недоуменно замерли, подняв вверх морды и прислушиваясь к доносящемуся с крыши смеху.
Общее веселье было вдребезги разбито напряженным вопросом Сокола:
– А где Айфер?
Все разом замолчали. Как они могли не заметить…
– Он с той девкой ушел, – вспомнил Челивис. – с Фериной…
И передернулся, подумав, что сам мог оказаться на месте бедняги наемника.
У Ралиджа вырвалось злобное ругательство. Он подошел к краю крыши, взглянул на беснующуюся стаю.
Сзади послышались всхлипывания. До сих пор Ильен держался молодцом, но при мысли о добродушном великане, который учил его ездить верхом, мальчик не сдержал слез.
– На приступ пошли, – негромко сказал Ваастан, до сих пор неотрывно глядевший вниз.
Все бросились к краю крыши (кроме Тихони, который не рискнул оставить люк). Внизу оборотни деловито волокли к стене три лестницы. В воздухе мелькнуло несколько камней. Ингила ойкнула, отшатнулась от края крыши, – острый камень оцарапал ей щеку. Хищники подняли вой, запрыгали, задрав морды к бледнеющей луне.
– Торопятся, – задумчиво сказал Пилигрим, подбирая упавший к его йогам камень и метко отправляя его обратно. – Светает…
Он не договорил: оборотни вдруг разом замолчали. Зато Ингила и Фаури закричали так, что смогли бы переголосить всю стаю.
И было с чего закричать! Возникнув в предутреннем небе, над постоялым двором качнул распахнутыми крыльями гигантский черный дракон.
Осажденные, не сговариваясь, упали плашмя, растянулись на крыше, стараясь стать незаметными, невидимыми. На ногах остался лишь Сокол – он устремил взор в небо, не в силах отвести глаза от грозного видения.
Чудовище снизилось чуть ли не к самой крыше. Оборотни, подвывая и визжа, бросились врассыпную. А люди, заледенев от ужаса, увидели нечто совсем невероятное, немыслимое: на спине дракона восседали две женщины!
Одна подалась вперед, за ней шлейфом летели черные волосы. В фигуре второй было что-то странное: то ли горб, то ли ноша за спиной…
Мало было путникам оборотней, так теперь еще и ведьмы!..
Дракон круто развернулся и заскользил низко над землей – в погоню за разбегающимися людьми-волками.
– Он вернется! – заскулил Никто. – Чует мое сердце – он вернется!
– Ох, что сейчас будет!.. – выразительно сказал Ралидж. Ингила сочувственно взглянула на Сына Клана, до сих пор ни разу не выказавшего страха, а теперь вдруг оробевшего.
– Что-нибудь придумаем, – сказала она, чтобы подбодрить Сокола. – Я понимаю… это все-таки дракон… но мы как-нибудь…
– Дракон?.. – рассеянно переспросил Ралидж. – Какой еще… ах, драко-он… – Он взглянул на циркачку так, словно увидел ее впервые, и с чувством произнес: – Да в болото под кочку всех драконов на свете! Жена моя нагрянула, вот что!..
– Уверен ли мой государь, что это правильный поступок? – почтительно спросил Верджит.
– Не называй меня так, – попенял ему Нуренаджи, стараясь согнать с лица самодовольную ухмылку. – Я еще не принял корону. Мой дядя – да будет милостива Бездна к его душе! – еще не возлег на погребальный костер…
– Именно поэтому… И не слишком ли грубо претворено в жизнь решение моего господина?
– Это ты про то, как грайанцев вытаскивали из постелей? – не выдержав, расхохотался Нуренаджи. – Это было великолепно!
– Но Джангилар – коронованная особа… Существуют определенные… как бы это сказать…
– Да понял я, понял! – отмахнулся принц. – Эту коронованную особу поместили в лучших покоях Замка Темного Ветра.
– Но тюрьма – оскорбление для королевского достоинства! Разве нельзя было поставить охрану к дверям покоев, которые Джангилар занимал во дворце?