А рядом довольно ворчал Урр. Он разорвал одну из зверушек и чавкал, поспешно насыщаясь. Это не вызывало у Щуки отвращения. Урр ей тоже нравился: могучий, злобный, опасный… как, наверное, крепко притягивает он к себе этими когтистыми лапами женщин, как стискивает их – до хруста в костях, до головокружения!
Щука знала, что Майчели и Урр – людоеды. Это дразнило и возбуждало ее. Как, наверное, это ярко и волнующе – прижаться губами к губам, оскверненным людоедством!
Но этого не было. Никогда.
Сколько раз она приводила в эту пещеру рабынь и шлюх, получая взамен сначала разные диковины Подгорного Мира, а потом – листья, листья, листья… Иногда эти стервы были безобразны, тогда Майчели злился и торговался. Но ни разу – ни разу! – он не захотел ее как женщину…
Обида и злость, навеянные воспоминанием, передались рукам, и Щука остервенело хлестала шалью по стенам. Плач и хлопанье крыльев, шлепанье мягких телец на пол и шелест шкурок по камню…
Поющие Мешочки – так назвал их тогда Майчели. Она удивилась: почему «поющие»? Он объяснил, что, кроме дурацкого хныканья, эти твари испускают особые звуки, неслышимые для грубого человеческого уха. А вот Урр их слышит чудесно, да и он, Майчели, может их уловить. Этим беззвучным «пением» Мешочки предупреждают соплеменников об опасности. А большая круглая пещера собирает «пение», отражает от стен, усиливает и выбрасывает наружу через другой вход, на противоположной стороне. Такой взрыв страха и боли Урр не упустит.
Щука понятливо кивала и вспоминала, как в детстве любила кричать в огромный пустой кувшин. Собственный голос возвращался усиленным и искаженным, каждый раз пугая малышку…
Внезапно Щука опустила руку с шалью. Она стояла среди расползающихся прочь зверушек, пораженная горькой мыслью.
Майчели тогда пошутил: «Эта пещера – мой колокольчик перед парадной дверью. Перед Вратами, которые проворонила у себя под носом почтеннейшая Гильдия Подгорных Идиотов…»
И теперь Щука с болью повторяла: «Колокольчик… колокольчик…»
Да. На той стороне – вход в дивный мир, где под ногами растет желанная «травка-бородавка», порхают невиданные птицы, ползают сверкающие змеи, парят в небесах драконы… Да, этот мир опасен. Не раз Щуке доводилось слышать, как гильдейские Охотники и пролазы хвастались по кабакам своими приключениями. И всегда в этих рассказах щелкали клыками свирепые твари.
Ну и что? Можно подумать, Гиблая Балка – местечко для тихого отдыха! Туда бы хоть на несколько дней забросила судьба этих хвастунов – враз бы запросились к своим Клыкастым Жабам…
Да. Щука стояла на пороге роскошного барского особняка. И звонила в колокольчик, ожидая, что ей, нищенке, вынесут малую кроху несметных богатств, принадлежащих таким, как Майчели и Урр. Вынесут и бросят: держи, побирушка!
А за порогом этого дворца она не была ни разу. Не место ей там…
Но почему – не место?
Майчели предупреждал: проходить через Ворота опасно. Никогда не знаешь, что принесли к Порогу Миров движущиеся складки – жерло вулкана, клокочущее лавой, или безбрежное море…
Угу. Знакомо, и даже очень. У каждого богача на воротах нарисована оскаленная собачья голова. Мол, прочь отсюда, бродяги, если не хотите, чтоб вас порвали в клочья!
А собаки-то, может, вовсе и нету…
Щука подумала о том, что после торга с Майчели придется выбираться наружу, карабкаться наверх по утесу, забирать у терпеливо поджидающего Патлатого дурацкий знак королевы вонючего королевства. И возвращаться в мерзкую, мерзкую, трижды мерзкую Гиблую Балку, где только и радости, что охота на чаек с ручным горланом да сладкий дым от сгоревших стрельчатых листьев.
Нет. Она больше не может. Вот что хотите с ней делайте – не может.
Вулкан так вулкан, море так море!
– Эй, Майчели! – закричала женщина. Голос эхом покатился по пещере. – Эй, Подгорный Мир! Нищенка явилась! И сегодня она войдет во дворец!
* * *
Все было взвешено и решено заранее, и теперь Равар Порыв Ветра глядел, как исполняется его воля.
«Танцор» и «Вспышка» занялись портом… правильно, там молодые капитаны, это дело как раз по ним: много шума, азарта, веселой злости. Пусть разносят в щепки все, что подвернется под руку, пусть стягивают к пристани всех стражников, что есть поблизости.
А потом – резкий, яростный прорыв «Гордеца» и «Клинка» к Малой бухте, что отделена от Портовой узкой «горловиной». Вообще-то разумнее было бы послать «Осу», на ней катапульты не хуже, чем на «Гордеце». Флагман должен не лезть в самый жар, а наблюдать за ходом боя и управлять им. Но Равар убедил себя, что его место – на острие атаки.
Но еще рано туда, в Малую бухту, где за второй цепью стоят еще два таможенных судна, а на берегу – недостроенные корабли на стапелях.
А пока надо помочь «Танцору» и «Вспышке», которые уже отправили на берег шлюпки и теперь крутятся под обстрелом береговых катапульт.
– Глянь, старина, – кивнул капитан своему проверенному в десятках боев мастеру катапульт, – как эти береговые жабы расплевались ядрами! Надо бы их накрыть как следует. Достанешь?
Старик с красно-коричневым, выдубленным ветрами лицом глянул на капитана молодым ястребиным взором:
– Достану!
Он вскинул перед собой вытянутую руку, поймал поднятым указательным пальцем одну из береговых катапульт, возле которой суетились фигурки стражников. Как раз в этот миг ее ковш дернулся вверх и вперед, тяжелое ядро по дуге ушло в воздух и ахнуло в воду недалеко от борта «Осы».
Мастер проследил взглядом полет ядра, перевел глаза на свою любимицу «Вредину», на ее поворотный круг с черными и красными отметинами, и скомандовал:
– Три деления по солнцу!
Матросы с силой навалились на рукояти поворотного круга. Массивная «Вредина» отозвалась скрипучим уханьем и пошевелилась, словно просыпающийся тролль-людоед…
* * *
Щука представляла себе Врата Миров лучезарной аркой, на которую, как на солнце, невозможно смотреть. Но ей пришлось разочароваться: такая же щель, как и та, сквозь которую она протиснулась в пещеру.
Пробираясь меж тесных стен, ощетинившихся острыми обломками камней, женщина расцарапала в кровь щеку и разорвала рукав – но все же упустила миг, когда эта подлая скала вдруг исчезла. Щука приняла это невероятное явление радостно и благодарно, как залог будущих чудес.
Женщину окружали – без края, до самого горизонта! – пышные, высокие фиолетовые метелки. Источая тонкий аромат, они упруго раскачивались, словно танцовщицы, восхваляющие пляской появление королевы. При резком порыве ветра, взлохмачивающем их «прически», над фиолетовыми волнами взвивалось серебристое облачко пыльцы – и тут же исчезало, растворялось в прозрачных струях.
Ничего прекраснее Щука в своей жизни не видела.
Тяжелые метелки колыхались почти в безмолвии, только легкий шорох разносился вокруг. Но женщина готова была поклясться, что слышит волшебную музыку.