— Предупреждать будем?
— Я уже сказал им, все что нужно, кроме того, они получили особые инструкции от штурмбанфюрера Хирта, и, скорее, станут выполнять его рекомендации, а не мои.
Они вышли из дома. Был почти полдень, и отсюда, с вершины холма, открывался отличный вид на деревню, вытянувшуюся вдоль дороги. В центре деревни находилась большая площадь. Оттуда, перпендикулярно той дороге, по которой приехали Фредерикс и Василий, протянулась еще одна дорога, упиравшаяся в группу каменных домов, обнесенных высоким забором. Между ними и холмом лежала равнина, где стояло несколько деревянных домиков, а рядом с ними трактор.
Григорий Арсеньевич еще раз внимательно оглядел местность. Потом указал на домики в поле.
— Возьмешь трех солдат, проверишь те хибары. Может, кто из тварей там затаился. Всех уничтожишь. Потом отходи к деревне, а мы пока поедем к сельсовету, посмотрим, кто стрелял, да и пустые дома проверим. Не хотелось бы оставлять тварей у себя в тылу.
— А дальше деревни они расползтись не могли?
— Не знаю, посмотрим, — неопределенно ответил Григорий Арсеньевич, хотя у Василия возникло ощущение, что тот чего-то недоговаривает. Однако он отлично знал, если батька Григорий чего-то говорить не хочет, на это есть веская причина.
Они вышли на крыльцо, и Григорий Арсеньевич отдал эсэсовцам соответствующие распоряжения, после чего Василий с тремя солдатами спустился с холма, пересек дорогу и зашагал в сторону домиков посреди поля.
Идти было легко, земля, видимо, оставленная «под пар», пружинила под ногами. На мгновение Василию показалось, что все, что случилось за последние недели, сон. Вот она, прекрасная мирная благодать, и нет вовсе никакой войны, нет эсэсовцев, вышагивающих вслед за ним по полю, нет никаких оживших мертвецов, нет никакой опасности, мир прекрасен и удивителен… Вот только уродливое сооружение из досок портило впечатление. Скорее всего, времянка трактористов и сарай для всякого разного.
А потом Василий заметил одну пренеприятную деталь. На ручке двери в сарай висела человеческая рука… оторванная человеческая рука. Пальцы сжались на ручке, потом шло запястье, а дальше обрывки мускулов и плоти, из которых торчала обломанная белая кость, и… никакого тела поблизости.
Василий остановился, подождал своих спутников и, тронув за рукав ближайшего эсэсовца, показал на висящую руку. Тот кивнул, мол: «Все понятно» и передернул затвор автомата, но Василий отрицательно покачал головой, а потом показал на широкий охотничий нож на поясе солдата. Тот понимающе кивнул, но вновь взялся за автомат.
— И черт с тобой! — махнул рукой Василий. Оставалось рассчитывать только на себя самого и на огнемет. Его-то маузер был заряжен правильными пулями, но у Василия было всего две обоймы — двадцать выстрелов, и в карманах пуль пять. А ведь еще предстоял визит в этот «ынститут». Так что Василий решил подать немцам пример и достал из-за голенища трехгранный штык. Пусть он без рукояти, не такой удобный, как охотничий нож, но зато раны от него смертельные. Такие раны ни живым, ни мертвым не перенести.
Вот и домик с сараем. В какой-то момент у Василия появилась мысль: а не подпалить ли разом все это хозяйство. Огонь все сожрет и всех убьет. Но дверь домика была заперта… и еще эта рука. А вдруг в доме в самом деле есть живые. Может, там прячется кто-то из сельчан?
Дав знак одному из солдат попробовать дверь, Василий приготовился, встал, взяв наизготовку штык. Солдат, брезгливо действуя ножом, отцепил от ручки оторванную руку, и она упала на землю, да так и осталась лежать. «Значит, рука принадлежала не обращенному, — подумал Василий. — То есть ее оторвали у обычного живого человека, только куда потом делся труп и где кровь?»
Эсэсовец, подцепив ножом ручку, распахнул дверь. В лицо Василию ударила вонь, нет не жуткий запах шогготов, а обычная земная вонь. В первый момент он ничего не увидел. В домике-сарае было темно. А потом откуда-то из темноты раздалось отвратительное шипение.
Инстинктивно Василий отступил, все еще держа перед собой штык, и тут на пороге показалось нечто невообразимое. Такого чудовища Василий раньше никогда не видел, и даже не подозревал о существовании подобных тварей. До пояса существо напоминало женщину, простую колхозницу с лицом, изборожденным морщинами, а ниже шло тело змеи. Руки же твари напоминали длинные тонкие щупальца, каждое метра по два длиной.
— Что это… Матерь Божья! — пробормотал он себе под нос, отступив еще на шаг, потом, выронив штык, он схватился за маузер, но один из немцев опередил его.
Автоматная очередь ударила откуда-то справа и прошила тварь насквозь. Женщина-змея, еще раз зашипев, повернулась к новому противнику, словно и вовсе забыв о Василии. Щупальца-рука развернулась, словно резиновый жгут, и захватила шею эсэсовца. Еще одно движение, и срезанная голова полетела на землю, а фонтан крови ударил вверх, забрызгав всех остальных.
Вытирая рукавом кровь с лица, Василий вскинул руку и выстрелил пару раз вслепую. Несмотря ни на что, нужно было экономить патроны. Первая пуля «ушла в молоко», а вторая, видимо, задела тварь, потому что та страшно взвыла. Удар огромного с колотушкой хвоста отшвырнул оперуполномоченного метра на три. Василий со всего маха врезался спиной в груду старых покрышек. От удара, казалось, воздух разом вышел из легких, и с полминуты он лежал, пытаясь сделать вдох. Наконец ему это удалось.
Чуть приподнявшись на локтях, Василий огляделся. Оставшиеся два эсэсовца вполне справлялись. Они стояли на безопасном расстоянии, причем один поливал голову твари свинцовым дождем из автомата. Пули вреда особого не причиняли, но, оставшись без глаз — ее лицо превратилось в кровавую маску — тварь беспомощно хлестала щупальцами и хвостом. Второй же, изготовившись, на глазах Василия пустил из огнемета огненную струю. Та буквально смела чудовище. Женщина-змея взвыла и, чувствуя, откуда исходит огонь, потянулась щупальцами к солдату.
Василий осторожно подполз к брошенному маузеру. Схватив пистолет, он быстро перевернулся на спину. К этому времени тварь уже почти дотянулась до эсэсовца с огнеметом. Она не видела своего врага, горела, но при этом словно не чувствовала боли. Автомат второго эсэсовца смолк — кончились патроны. В этот момент Василий прицелился и выстрелил. Пуля вошла туда, где, по мнению оперативника, находилось сердце твари. Женщина-змея замерла, а потом, натужно прошипев, откинулась назад и осталась лежать на земле. Над полем пополз запах паленой плоти.
Знаком приказав всем оставаться на своих местах, Василий, пошатываясь, встал, держа маузер наготове. Грудь, куда пришелся удар хвостом твари, болела страшно. «Главное, чтобы эта гадина ребра мне не переломала, — думал Василий. — И откуда же такая тварь взялась на наши головы. Обещали ведь обычных зомби. А с ними проблем особых нет. А это… Ведь наверняка в лесах, а тем более в колхозных полях под Ельском такие твари не водятся».
Осторожно приблизившись к распахнутой двери домика, Василий заглянул внутрь. В этот раз он был настороже, готовый к тому, что из темноты помещения на него выпрыгнет еще какое-то обезумевшее чудище. И вновь его ожидания не оправдались. Внутри домика больше никого не было, только вот запах стоял неприятный — болотный такой запах, и эта странная слизь, а потом, приглядевшись, Василий заметил в дальнем углу пустой комнаты что-то странное. Словно гроздь гигантского винограда, причем каждая виноградина с футбольный мяч. Он шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть, что это такое, и обмер — яйца… Это была гроздь змеиных яиц. На мгновение он представил с десяток змеелюдей, расползающихся в разные стороны, а потом, шагнув вперед, выхватил штык, но в последний момент остановился. Особо приближаться, а тем более руками касаться яиц, ему не хотелось.