Я шагнул было в двери, но он разом остановил меня:
— Не туда. На крышу беги!
Я секунду помедлил, но видя, что тварь постепенно одолевает Степана и вот-вот обезоружит его, метнулся вперед к саркофагу, а потом прыгнул, зацепившись как можно выше за нашу импровизированную веревку. Она затрещала, но выдержала. Тварь, не выпуская из руки клинка Степана, повернулась в мою сторону. В какое-то мгновение ее голова оказалась в аршине от моей ноги. Рывок, и щупальца осьминога захлестнули мне ногу, потянули вниз. Я же со всей силы рванулся вверх. Только сил на то, чтобы вырваться из цепкого захвата чудовища, мне не хватило. На мгновение я повис на одной руке и рубанул кинжалом по бледному щупальцу. Хлынула зеленая кровь, и тварь взвыла.
Это был ужасный звук. Звук, подобного которому я никогда раньше не слышал и надеюсь, не услышу. В нем смешались воедино боль и ненависть к роду человеческому. И еще это был зов — зов твари, попавшей в смертельную ловушку.
Изо всех сил вцепившись в веревку, я устремился к спасительному отверстию. Мгновение, и меня ухватил за руки один из солдат. Рывком он втащил меня на крышу. Одновременно на нас посыпалась битая черепица — это открыли огонь япошки. Видимо, заметив шевеление на крыше, они попытались упредить любую нашу попытку выскользнуть из капкана.
Я же, сделав глубокий вдох, вырвал из рук солдата винтовку. Заглянул в дыру. Чудовище уже почти целиком вылезло из саркофага. Одной рукой оно по-прежнему сжимало обнаженный клинок, а другой впилось в плечо Степана, нависая над ним. Солдат же, проигрывая схватку, опустился на колено. Его лицо было перекошено от напряжения, и он из последних сил сопротивлялся ожившему монстру.
Не задумываясь, я вскинул винтовку и всадил обе пули в голову твари. Я видел, как пули вошли в мягкую плоть, разрывая ее на куски, и чудовище вздрогнуло всем телом, почувствовав силу удара. Но через мгновение раны затянулись. Человекоосьминог даже не повернулся, чтобы взглянуть в мою сторону, он продолжал сжимать плечо и саблю Степана.
Я сразу понял: пули эту тварь не берут. Сталью ее не остановить. Клинок Степана она сжимала голой рукой, и, похоже, боль от острого как бритва клинка ее не очень беспокоила. Тем не менее я же отрубил ей одно из щупалец. Я взглянул на свой кинжал. Несколько необычная форма рукояти… Я снял его со стены храма. А у Степана сабля обычная, армейская. Осененный неожиданной догадкой, я схватил один из присвоенных мною кинжалов и метнул его в спину твари. Бросок получился так себе. Тем не менее клинок в цель попал и, что удивительно, почти по самую рукоять вошел в тело чудовища, словно то было не из плоти и крови, а из желе.
В этот раз тварь взвыла, качнулась и, выпустив плечо Степана, попыталась свободной рукой дотянуться до клинка, засевшего у нее в спине чуть ниже лопаток.
— Возьми оружие со стены! — закричал я Степану, чуть приподнявшись, но вынужден был вновь залечь, так как вокруг засвистели японские пули. — Возьми клинок со стены… Попробуй… — продолжал кричать я, прижимаясь к кровле.
Наконец Степан понял, что я от него хочу.
Выпустив саблю, он отскочил к стене, сдернул с упоров нагинату и, примериваясь, взмахнул ею, очертив в воздухе смертоносный круг. Тварь отшатнулась, швырнув в сторону бесполезную саблю. Видимо, она понимала, какая опасность ей грозит.
А Степан приободрился. Размахивая клинком, он начал подступать к чудовищу, пытаясь заставить его вылезти из саркофага. Иначе он не смог бы добраться до веревки и подняться к нам, на крышу. Однако тварь и не думала сдаваться. Она злобно шипела, ее щупальца извивались. Наконец Степан изловчился и ударил нагинатой как пикой, целя прямо в грудь чудища. Клинок пробил ее насквозь и вышел из спины вместе с фонтаном зеленой жижи. Комната наполнилась отвратительным запахом гниющих водорослей. Тварь еще мгновение сидела в саркофаге, а потом рухнула в него и замерла.
— Кажется, всё?
— Угу! — угрюмо ответил Степан, вытирая пот со лба.
Я, поддавшись неожиданному порыву, вмиг соскользнул по веревке вниз, в самом конце изогнувшись, чтобы не наступить на поверженную тварь, поставил ноги на край саркофага, а потом спрыгнул на пол.
— Ну как ты?
Степан сидел на полу, растирая плечо, которое минуту назад сдавливал своей рукой человекоосьминог.
— Да вроде ничего, только вот малость помяли. Сейчас отдышусь…
Тогда я повернулся к чудовищу, лежавшему в каменном гробу. Из груди твари по-прежнему торчала нагината. Голова — настоящий осьминог, человеческое тело, укутанное в текучие серебристые одежды, и что-то примечательное на груди, возле раны. Не знаю, почему я вытянул руку, рывок — цепочка оборвалась и странный предмет оказался у меня в руке. Продолговатый, длиной с ладонь, он больше всего напоминал пенал гимназиста. Вот только как его открыть и что внутри? Но я решил оставить решение этой загадки на потом. А тогда, тогда я почему-то решил не показывать находку Степану. Ловким движением, так что сидящий на полу солдат не видел, что я делаю, я спрятал свой трофей за пазухой, решив изучить его позже в одиночестве.
— Насмотрелся?
Я повернулся к Степану и кивнул.
— Тогда помоги мне, — Степан, тяжело вздохнув, поднялся с пола. Только сейчас я заметил, что гимнастерка на его левом плече в нескольких местах прорвана и вокруг дыр выступила кровь. Это ж какую силищу надо иметь! Но Степан старался не замечать ран. Повернувшись к стене, он сорвал три пары ножен с небольшими клинками и один перебросил мне. — Пополни арсенал. Может, эти клинки и самураев по-особому рубят.
— Это как? — не понял я.
— Как там, в сказке, сказывается… «одним махом семерых убивахом».
— Что-то в таком духе, — согласился я.
— А теперь, — продолжал он, заткнув клинки за пояс, — помоги-ка мне на крышу взгромоздиться, а то мне с плечом самому несподручно будет.
Я кивнул и помог ему. Степан встал и тут же скривился от боли — видно, тварь здорово его помяла.
С трудом залез он на саркофаг, ну а уж о том, чтобы он подтянулся и самостоятельно вылез на крышу, речи не шло. Я обвязал его веревкой, после чего солдаты подняли его наверх. Потом им пришлось чинить нашу самодельную веревку, так как та едва не порвалась, и только после этого, где-то через час самое малое, я смог подняться следом за ним.
* * *
Мы поели.
После этого я осмотрел раны Степана. Я хотел заняться ими сразу, только ефрейтор не дал мне. Сказал, с ним все в порядке. Все на потом отложил.
Вот потом это и наступило. День был пасмурным. К полудню солнце и вовсе скрылось за тучами, и я объявил, что непременно надо осмотреть раны, пока дождь не начался. Степан нехотя согласился. Тогда я и Филипп — один из солдат — стянули с ефрейтора гимнастерку, потом окровавленную рубаху. Открывшееся зрелище не предвещало ничего хорошего. Пять глубоких ран в плече, почерневших, загноившихся, словно лапы мертвого чудовища были пропитаны ядом. Быть может, если бы мы сразу… Хотя и сразу, ну что я мог сделать? Я же не лекарь. Да и хватило ли бы опыта у лекаря, не знаю…