— Извините, Илья Степанович, что рано…
Рано? Я посмотрел в окно: за стеклом разгорался рассвет. Я продрых полсуток. После такой дозы неудивительно…
— Есть срочный разговор!
— Пять минут, Родион Савельевич!
Он внимательно посмотрел на меня и кивнул. В ванной я засунул голову под кран с холодной водой (горячей здесь не водилось), выдержал минуту, затем обдался до пояса. Растерся полотенцем до красноты, причесал мокрые волосы. Не мешало побриться, но времени на это не было. Просил пять минут, значит, пять. Спустя оговоренный срок слегка опухший, но вменяемый Илья Князев был готов к труду и обороне — это как ему назначат.
— Подышим воздухом?
Предложение было дельное. Мы спустились во дворик. В этот ранний час здесь не было ни души. Нарком присел на лавочку под платаном, я примостился рядом. Ну?
— Меня уполномочили сообщить: Политбюро рассмотрело ваше заявление о возвращении в Новую Россию. В просьбе отказано.
Я хрустнул пальцами. Ожидалось, но все же…
— Одновременно принято решение предоставить вам и Антону гражданство Союза.
— Мне полагается что-то сказать? Как у вас в таких случаях?
— Выразить сердечную благодарность.
— Не хочу ругаться с утра.
— Ах, Илья Степанович! — Он покачал головой.
— Я подданный Новой России! Заявление о выходе из подданства и о вступлении в новое гражданство не подавал!
— Что с того? Вы стали подданным Алексея Второго, сохранив гражданство Российской Федерации. Чем мы хуже?
— А если в глаз? — поинтересовался я.
Он захохотал.
— Знаешь, чем ты мне нравишься? — спросил, отсмеявшись. — В Союзе меня боятся все, даже Генеральный секретарь. Твой Антон — и тот боится. Ты — нет!
— А должен?
— Ну!.. — Он развел руками. — Понимаю: считаешь себя незаменимым. Но мы можем это забрать, — он коснулся перстня на моем пальце, — и воспользоваться сами.
— С вашими ушами — до первого полицейского!
— Найдем с внешностью ари.
— Полицейский попросит предъявить документы. Вы не сможете подделать паспорт гражданина России — не владеете технологиями и еще долго владеть не будете. Попытка отыскать другого посредника завершится появлением очередного Аслана, который сдерет с вас семь шкур.
— То же самое я сообщил Политбюро. В связи с чем было решено создать вам наилучшие условия труда и быта. Пожелания есть?
— Водка, цыгане и бабы! Последних — побольше!
— Мало студенток?
— Они меня не любят.
— Перестань пить! Комсомолки не любят пьяниц.
— Нарвешься! — пообещал я.
— Смотри, чтоб не сам! Зачем смущаешь девушек рассказами об урожаях?
— Заложили? — сощурился я. — Позволь, догадаюсь? Вера?
— Психолог! — хмыкнул Родион. — Контрразведчик! Даша и Вера славные девушки: умные и пытливые. Наплел им с три короба, они решили проверить. Побежали на кафедру земледелия. Мне позвонил профессор…
— Возмущенный?
— Встревоженный. Это он составлял записку для ЦК. Ты, когда читал, гриф «Секретно» видел?
— Не обратил внимания. Что может быть секретного в урожаях?
— Для потенциального противника — ценная информация.
— Как будто они не знают!
— Знают, конечно. — Семенихин вздохнул. — Факт твоего знакомства с секретными документами и послужил причиной отказа в возвращении.
— Зачем мне их показали?
— Надеялись, что поможешь не только с лекарствами. Стороннему человеку видней, что у нас не так.
— Я об этом писал. Целый реферат.
— Предложенные тобой меры противоречат теории коммунизма.
— Ну и хрен с ней! Хотите жить в коммунизме, живите! Только я не подписывался! Отправьте нас домой! Обещаю секретов не выдавать!
— Дело не в них! Политбюро считает: в предстоящей войне ты станешь сражаться на стороне врага, а с учетом навыков, полученных тобой в Российской Федерации, нанесешь нам значительный урон. Я разделяю это мнение.
— Родион! — сказал я. — Ты же умный мужик! Если все знаете и понимаете, зачем война? Поднимайте урожайность!
— Для этого нужно сменить строй. Семьдесят лет мы отрицали частную собственность, три поколения выросли на этих идеях. Думаешь, легко поменять в одночасье? К тому же у перемен есть серьезные противники.
— Генеральный секретарь?
Он промолчал, но я понял, что угадал.
— В СССР такие препятствия устраняли…
— Будем считать, что я этого не слышал, — сказал Семенихин. — Илья, это не роман и не кино, в жизни таким решениям противостоит много препятствий.
— Например?
— Честь и достоинство офицера, присяга, наконец. Ты слабо представляешь, что такое Генеральный секретарь в нашей стране. Тридцать лет он правит Союзом и в представлении людей стал богом. За один намек на заговор меня пристрелят мои же подчиненные! Курочкин — честный и бескорыстный человек, он искренне верит в коммунизм и желает своим людям добра.
— Поэтому отправит их на бойню?
Семенихин вздохнул.
— Сам ты думаешь иначе!
— Не надо меня агитировать! Ты знаешь, какое ведомство я возглавляю. Много лет мы засылаем агентов в Новую Россию. Знаешь, какая главная проблема возникает потом? Заставить их вернуться! Они не хотят на Родину! У вас несправедливое устройство, но жить легче и сытнее. Можешь считать это государственной изменой, но мне плевать, какой общественный строй будет у нас. Главное, чтоб людям было хорошо, чтоб они были сыты и довольны. Чтоб были равенство и справедливость.
— Я слышал подобное от одного жандарма.
— Зубов? — усмехнулся он. — Не удивительно. На таких должностях дураков не держат. Зубов, как и я, не хочет войны, однако она начнется. Решения принимаем не мы.
— Что потом? Установите коммунизм на завоеванной территории? Через год голодать будут все: где коммунизм, там всегда голод. Веи и без того вас не жалуют, а после такого возненавидят. Начнется партизанское движение, а это новые жертвы, разруха, болезни.
— Не уговаривай, Илья! — сказал он. — Сделай я то, на что ты намекаешь, ситуация не изменится. От нас по-прежнему будут требовать золото, делать все, чтоб мы отдали рудники и все ценное, что есть в Союзе. Не получится шантажировать хлебом — найдут другое средство. Разве не так? Ты в состоянии повлиять на политику царя?
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда спорить не о чем! Война… Войны кончаются не так, как надеются те, кто их развязывает. Посмотрим! Хочу предупредить: не вздумай бежать! Получится как в России — до первого полицейского. У вас с Антоном приметная внешность.