– Подарок! – сказала княжна. Лисикова зарделась от удовольствия.
Ели долго и много. Богданов набил утробу под горлышко, но глазами еще бы съел – так было вкусно! Летчиков Красной армии кормят хорошо, но печеных поросят, конечно же, не дают. Страна голодает, техники с оружейниками сидят на пшенке… Богданов глотнул пивка и спрятал нож. Блюда унесли, обед плавно перетек в военный совет. Данило доложил ситуацию. Сборск захвачен с минимальными потерями: погибло пятеро дружинников, вдвое больше ранено. Среди смердов убитых больше – воевали без доспехов. Похороны павших, как требует обычай, на третий день. Раненые собраны, перевязаны, всех разобрали по домам. Кметы Казимира перебиты или изловлены. Последних горожане повесили без суда на городских стенах – как и было предсказано. Помешать расправе не было возможности. Ворвавшись в город, горожане нашли дома пограбленными. Злость за старые грехи кметов наложилась на злость свежую. Казимира и Жидяту не сыскали. Ушли тайным ходом или воспользовались моментом, когда ворота не охраняли, – неизвестно.
Сбежавший князь и сотник тревожили Евпраксию, они с Данилой опасались ночного нападения. Маловероятно, что у Казимира поблизости войско, но кто знает? Рота Конрада займет оборону в посаде – упредит вылазку неприятеля. Кметы Данилы станут на стены. Ворота в город уже чинят, но лучше сделать новые – сильно повреждены взрывом. Богданову показалось странным решение отправить швейцарцев в посад, но он сообразил: Евпраксия с Данилой не доверяют наемникам. Разумно: вчерашних врагов спокойней держать за стенами. Конрад вопросительно глянул на Богданова. Лейтенант успокаивающе кивнул, но капитан нахмурился.
Отпустив гостей, княжна задержала Богданова.
– Хорошо попарили? – спросила сухо.
– Замечательно! – улыбнулся Богданов.
– Чего-нибудь еще?
– Нет.
– Отдыхайте! Вам постелили.
Богданова удивил ее тон – это после объятий на площади! Однако выяснять отношения не стал. Феодалы! Исполнил оговоренное – отдыхай. С прочим без тебя разберутся. Ну и ладно! Богданов не подозревал, что перед обедом к Евпраксии заглянула Неёла.
– Попарила! – сообщила весело. – Довольны!
Княжна глянула вопросительно.
– Никаких знаков! – сказала Неёла. – Ни родинок особых, ни бородавок, ни пятен. У Богдана на теле отметины: ранили, и не раз.
– А эта?
– Совсем ничего. Обыкновенная девка. Только мелкая.
– Девка? – спросила Евпраксия.
– Девку от бабы не отличу? – обиделась Неёла. – Не живет она с ним! Говорил, что без одежи ее не знает, и она его соромится. Визжала, как голой увидел.
– А он?
– Смеялся. Веселый! Баб любит! Меня за цыцки трогал, по заду шлепал. Заигрывал. Я-то не прочь, мужик он видный, но ты не велела…
– Иди! – сказала княжна, каменея лицом. – Постели Богдану отцову ложницу, девку возьми к себе!..
Богданов отдыхать не пошел. Сначала навестил раненых. Слуга Евпраксии отвел его в дома, где лежали самые тяжелые. Большого участия не понадобилось. Местные бабки-шептухи умело шили раны, клали на них травы, бинтовали лентами чистого полотна. На всякий случай Богданов протер зашитые места смоченным в спирте тампоном, истратив половину заветной фляги, тем его роль и ограничилась. Обход тоже не затянулся. Раненые выглядели удовлетворительно, за ними присматривали. Лейтенант оседлал мышастого и поехал в посад. Там с Конрадом расставил посты, оговорил порядок действий на случай тревоги. Велел наемнику лечь костьми, но врагов к самолету не допустить. Заглянул в капонир, забрал «ДТ» и сменные диски. На всякий случай вытащил из патронного ящика на треть облегченную ленту «шкаса». Только затем отправился в город. Он ехал верхом в наступающих сумерках, сурово поглядывая на встречных. Те отвечали любопытными взглядами. Перекрещенный по плечам пулеметной лентой, с «ДТ» в руках, Богданов выглядел как революционный матрос. Оценить это было некому. Лисикова осталась в хоромах, а в Сборске ни революционных, ни каких-либо иных матросов не водилось. Сдав мышастого конюху, Богданов поднялся к себе. В просторной горнице стояла широкая кровать из резного дерева. Богданов сложил амуницию в угол, разделся. Постель была роскошной. Толстая перина внизу, перина сверху, покрывало, огромные пуховые подушки… «Это как же тут спят? – думал Богданов, пытаясь умять подушку до плоского состояния. – Сидя?» Он почти справился, когда в дверь поскреблись.
– Кто там? – спросил Богданов, бросая подушку.
– Я! – послышался тихий голос.
«Навязалась на мою голову! – подумал Богданов, натягивая рубаху. – Что там? Комарик укусил? Мышка напугала?»
За дверью, конечно же, стояла Лисикова.
– Товарищ лейтенант! – пожаловалась штурман. – Меня с Неёлой положили, она храпит!
– Я тоже храплю! – сообщил Богданов.
– Не заметила.
Богданов хмыкнул.
– Чужие кругом, – тихо сказала Лисикова. – А я там одна.
Богданов молчал.
– С тех пор, как мы здесь, – отчаянно сказала штурман, – я для вас как враг! Хуже немца! Смотрите, как на фашиста. А я не фашист! Я сержант Красной армии! Мы оба воюем! Я делала, что говорили, а вы хмуритесь! Я все время боюсь, что вы меня бросите! Проснусь, а вас нет! Улетели… Думайте что хотите, но это так!
– Ляжешь на лавке! – сказал Богданов, отступая. – Кровать одна, она ко мне привыкла.
Он перенес на лавку перину, следом – подушку. Перина оказалась широкой – хватило постелить и сверху накрыться. Богданов завернулся в покрывало и собрался спать, но Лисикова не дала.
– Товарищ лейтенант! – сказала горячим шепотом. – Извините! Не хотела вас обидеть. Нашло.
– Бывает! – сказал Богданов.
– О вас везде только и говорят. Всякое. Я не все поняла, но считают вас волшебником. Исцелили незрячего!
– Истерическая слепота, – ответил Богданов. – От испуга. Проходит самопроизвольно.
– Другой младенец умирал от лихорадки. Теперь здоровый.
– Я рад за него!
– У меня рана зажила. Осколок был с палец…
– Трава помогла.
– Какая трава! Ко мне ведун во сне являлся, пальцем грозил. Корил, что я жадная, тепло ваше забрала. Следовало самой выздоравливать. Велел к вам не прикасаться…
– Ведун? – спросил Богданов. – Какой ведун?
– Весь в черном, волосы седые. Лицо молодое…
– Лисикова! – сказал Богданов. – Ты комсомолка?
– Да…
– И веришь в колдунов? В чудеса всякие?
– Так ведь было! – обиделась штурман. – Сама видела!
– Вдруг показалось, – сказал Богданов. – Или выводы неправильные. Местным бабам простительно – темные. Но ты студентка, историю изучала! Какой я волшебник?