Не думала она и о собственном будущем. Последние несколько недель она жила потихоньку, стараясь держаться на плаву, оставив свои симпатии при себе, хотя понимала, что долго так продолжаться не может. У нее были сбережения, но небольшие. Она уже обдумывала, как бы исчезнуть вдвоем, поменять имена и выждать время в тихой дыре, вроде того приморского городишки, где они познакомились. На какое-то время это выход, но как долго они там продержатся?
Начать все заново. Предполагается, что такие мысли должны возбуждать энтузиазм, но ее осаждали дурные предчувствия.
Она оглядела остальные столики. В глубине террасы сидели и о чем-то молчали два старика. Ближе к двери одинокий турист сквозь очки изучал складную карту. Так случилось, что в эту минуту он поднял голову, их глаза на мгновение встретились.
Он решил, что это подходящий предлог для знакомства.
— Извините, — сказал он, комкая карту и поднимаясь со своего места. — Кажется, мы приехали на одном поезде. Здесь всегда так тихо?
Линда попыталась улыбнуться, хотя у нее не было никакого желания общаться:
— Говорят, в сезон здесь довольно оживленно.
— Но мне говорили, что здесь можно повстречать разных знаменитостей, — продолжал он уважительно.
— В таком случае вам больше подойдет Гштаад.
— Я уже был там. Тоже никого.
— Тогда Венген, — предложила она. — Один мой знакомый видел в Венгене Роберта Редфорда.
Глаза за стеклами очков загорелись азартом первооткрывателя.
— Я не знал об этом. — Он указал на свободный стул у ее столика. — Вы позволите?..
Линде не оставалось ничего другого, как сделать приглашающий жест. Пропади ты пропадом, устало подумала она.
Он положил карту на стол, сел и стал шарить по карманам в поисках клочка бумаги и ручки. У нее создалось впечатление, что он несколько староват для любителя автографов, ему было, по меньшей мере, под пятьдесят, хотя чего на свете не бывает. На нем была лыжная куртка нараспашку и трехцветная трикотажная рубашка, но лицо по-крестьянски грубоватое, а волосы острижены так коротко, что походили на щетину. Судя по акценту, он приехал из окрестностей Марселя, но Линда не была в этом уверена. Откуда бы он ни прибыл, похоже, он навязался на ее голову.
— Я так благодарен вам, — сказал он, аккуратно что-то записывая. — Это мое хобби.
— Вы собираете автографы?
— Нет, что вы. Я бы не посмел.
Он убрал ручку и записку обратно в карман и снял очки.
— Я просто люблю ездить по всяким местам, вдруг я повстречаю какую-нибудь звезду. В прошлом году в Париже я видел Джаггера. Раньше Монако было вполне подходящим местом, но теперь принцесса погибла.
«Не будь такой придирчивой», — сказала себе Линда. Идти ей все равно некуда, и потом, как должен быть одинок человек, если он получает удовольствие, глядя на чужую шикарную жизнь, подумала она.
— Простите, что докучаю вам, — сказал он.
Линда поняла, что смотрит в окно, туда, где пропал Джим.
— Вы ничуть не беспокоите меня, — ответила она, чувствуя свою вину, потому что он угадал правду.
— Я не хотел вам мешать. Лучше вернусь за свой столик.
— Я же сказала, вы мне не мешаете. Просто я смотрела, не идет ли мой друг.
Он с улыбкой принял ее слова на веру и сел снова. Теперь он стал складывать карту, как положено. Это была глянцевая бесплатная карта, какие выдают в железнодорожных компаниях, на ней были изображены железнодорожные линии, фуникулеры, лыжные маршруты на фоне нарисованных гор.
— Гштаад меня сильно разочаровал. А ведь там живет Питер Селлерс.
— Питер Селлерс умер, — сказала Линда.
Он поднял глаза, что-то в его взгляде потухло. Они потускнели, как глаза рыб на прилавке, мертвые и лишенные любых человеческих эмоций.
— Да, конечно, — произнес он.
Первым делом Джим отправился на станцию, теперь совершенно пустынную. Ремонтные рабочие оставили свои инструменты и материалы под крышей, и он раздобыл себе яркий жилет ремонтника и лопату. Ему казалось, что при такой маскировке он сможет добраться до станции, не вызывая ничьих подозрений. Нужно только идти вдоль полотна железной дороги и делать вид, что он имеет к ней какое-то отношение.
Внутренний голос велел ему повернуть назад. Этот зов трудно было игнорировать.
Земля была влажной и упругой, снежный покров тонкий и ненадежный. По большей части он был не толще корки хлеба и хрустел под ногами, пока Джим спускался. Кругом стояла тишина высокогорья. Впереди на открытом склоне рельсы поворачивали, обходя ледник. Дальше возвышались горные пики, твердые и сверкающие в свете полуденного солнца, как бриллианты.
Один раз он поскользнулся и чуть не упал. Мысли блуждали где-то, убаюканные ритмом спуска. Он попытался вспомнить, о чем думал, но не смог. Последние четверть мили он шел, низко опустив голову, лопату он переложил на другое плечо. Если на станции был сторож, Джим не хотел, чтобы его так легко узнали.
Все расстояние он покрыл за полчаса.
От железнодорожного полотна к зданиям собачьей станции вела железная лестница. На ступенях и поручнях лежал толстый ровный слой снега. Он воткнул в землю лопату, на нее повесил катафотный жилет и быстро и бесшумно спустился по лестнице.
Однажды он уже был здесь, с тех пор прошло больше года. Перед ним оказались три двери, все было в точности, как он запомнил. Ближайшая дверь вела в комнату, где хранили снаряжение. Он вошел в нее в тот день, когда повредил на льду плечо.
Сколько же их было в компании — человек семь? И никто из них не потрудился даже запомнить его имя. Всю неделю они звали его «англичанин» или «учитель», если вообще заговаривали с ним. Среди друзей Рашели оказались немецкий князь, пивоваренная принцесса и французский малый без подбородка, чей отец занимался дизайном гоночных автомобилей, — его звали Клод и он походил на Альфреда Е. Ноймана из журнала «Шальной». Джим оказался в этой компании только потому, что его пригласили пожить в семье Ризингеров, чтобы младший Ризингер получил столь необходимую ему языковую практику. Но тот предпочитал проводить время за приведением в порядок своей поразительно обширной коллекции порнографии. Младшему Ризингеру было пятнадцать лет.
С самого начала Джим не вписывался в эту компанию. Они ничего не имели против него, просто не принимали в свой круг. Легко было поверить, что они так и уехали, даже не заметив его отсутствия. Да, Клод походил на мужской член, удостоенный первого приза, но вся разница между ними состояла в том, что Клод входил в компанию, а Джим Харпер нет. На протяжении долгого пути через ледник Джим понял одну простую вещь: в этой драме он был всего лишь статистом, хотя воображал себя звездой.
А виноват во всем этот сопляк, младший Ризингер. Ну почему его богатая сестричка не родилась уродиной?