Это была Виргиния, бывшая главная жрица-девственница Вашингтона. Обремененная плодом, она утомилась от езды и спешилась. Попытка укрыться в зарослях не удалась: с корабля пустили облако газа и она повалилась на землю. Когда ее привели в чувство, сделав укол противоядия, жрица не стала молчать.
— Да, я знаю, где находится так называемый Герой-Солнце, — сказала она злобно. — Он лежит на тропе в двух с половиною километрах отсюда. Но вам уже не нужно спешить. Он подождет. Он мертв.
— Мертв?! — Черчилль задохнулся от боли. На полчаса раньше, и мы бы могли спасти его — промелькнуло в его голове.
— Да, мертв! — произнесла Виргиния и плюнула. — Я убила его. Я срезала оставшийся рог, и он умер от потери крови. И я рада этому! Он не был настоящим Героем-Солнце. Он был предателем и святотатцем, и погубил Альбу.
Она умоляюще посмотрела на Черчилля и жалобно попросила:
— Дайте мне нож, чтобы я могла себя убить. Когда-то я очень гордилась тем, что ношу под сердцем ребенка Рогатого Короля. Но мне не нужно отродье ложного бога! И я не хочу умереть от стыда, вынашивая его.
— Вы хотите сказать, что если мы вас отпустим, вы убьете и себя, и неродившееся дитя?
— Клянусь священным именем Колумбии, что именно так я и сделаю!
Черчилль кивнул Кальторпу, и тот ввел иглу шприца ей в руку. Нажав на кнопку, он впрыснул в кровь крупную дозу анестезирующего вещества, жрица обмякла, и двое мужчин отнесли ее в камеру глубокого холода.
— Мы ни в коем случае не должны позволять ей убить ребенка Питера, сказал Кальторп. — Если он мертв, пусть хоть живет его сын.
— На вашем месте я бы не беспокоился о том, будут ли у него потомки, — сказал Черчилль. Он не стал развивать свою мысль, но подумал о Робин, замороженной в резервуаре с жидким азотом. Примерно через пятьдесят лет она родит ребенка от Стэгга.
Бессильный изменить что-либо, он просто перестал об этом думать. Сейчас следовало думать о своем капитане и решать его судьбу.
Черчилль поднял корабль и направил его на восток. Внизу узкой коричневой лентой, окаймленной зеленью, вилась проселочная дорога. Она огибала небольшую гору, холм, затем еще один холм… И вот уже показалась картина разыгравшейся здесь битвы.
Мертвые тела собак, оленей и кабанов. Несколько человеческих трупов. А где же остальные, которых, судя по словам Виргинии, должно быть немало?
Корабль коснулся земли, сев точно на тропу и повалив множество деревьев. Из главного выхода вышли звездолетчики, вооруженные автоматами, и стали осматривать поле боя. Стейнберг остался в кресле пилота.
Мне кажется, — сказал Черчилль, — мертвых кэйсилендеров убрали с проселка в лес. Возможно, их похоронили. Обратите внимание на то, что все трупы в одежде Ди-Си.
— Может быть, похоронили и Питера? — спросил Кальторп.
— Надеюсь, нет, — печально ответил Черчилль.
Ему стало вдруг очень жаль погибшего капитана, который успешно провел «Терру» через столько опасностей. Однако он понимал, что есть одна причина, по которой он не смог бы заставить себя оплакивать Стэгга слишком долго. Будь тот жив, какие только трудности не возникнут по достижении Веги? Вряд ли он поддержал бы только умеренный интерес к ребенку Робин. Всякий раз, когда Черчилль поощрял бы или наказывал ребенка, у его настоящего отца могло возникать желание вмешаться в его действия. А он, Черчилль, все хотел бы знать, считает ли еще Робин Стэгга более, чем простым человеком.
Что если она захочет остаться верна своей вере?
Звездолетчики разделились в поисках похоронной команды. Вскоре прозвучал свисток, который кэйсилендеры не могли бы услышать, так как частота звука была слишком высокой для восприятия человеческим ухом. У звездолетчиков же в одном ухе был прибор, понижающий частоту, но при этом не мешающий восприятию обычных звуков.
Они бесшумно, украдкой собрались вокруг подающего сигнал Аль-Масини. Здесь, внутри круга, образованного деревьями, они увидели наихудшее: девушку и четырех мужчин, выравнивавших холм, ставший, по-видимому, братской могилой.
Черчилль вышел из-за деревьев и произнес:
— Не пугайтесь. Мы друзья Питера.
Кэйсилендеры всполошились, но услышав еще раз заверение Черчилля, несколько успокоились, впрочем, не выпуская оружия из рук.
Черчилль приблизился на несколько шагов, остановился и объявил, кто он и почему сюда пришел.
У девушки были красные глаза, по лицу размазаны слезы. Услышав, что Черчилль интересуется судьбой Стэгга, она вновь разрыдалась.
— Он мертв, — всхлипывала она. — Если б вы только пришли немного раньше!
— Давно он умер?
Один из кэйсилендеров взглянул на солнце.
— Около получаса тому назад. Он еще долго истекал кровью и не сдавался без борьбы.
— Прекрасно! Стейнберг, — произнес Черчилль в микрофон переносной рации. — Гони корабль сюда и спускай несколько механических лопат. Нам нужно как можно быстрее откопать тело Стэгга. Кальторп, как ты считаешь, шансы есть?
— Воскресить его? Очень неплохие. А вот на то, что мозг его останется без повреждений — практически никаких. Но можно восстановить поврежденные клетки и ткани, а там посмотрим, что получится.
Они не открыли кэйсилендерам причин необходимости извлечь из могилы тело Стэгга. Теперь им уже стали известны чувства, которые питала к нему Мэри, и они не хотели подавать ложных надежд. Ей сказали лишь, что хотят забрать капитана назад, к звездам, где он желал быть захороненным.
Остальные трупы остались в могиле. Они были очень сильно повреждены, да и жизнь покинула их гораздо раньше.
Уже находясь внутри корабля, Кальторп, управляя сверхнежным робохирургом, вырезал костное основание рогов и поднял черепную крышку Стэгга.
Была вскрыта грудная клетка, в сердце и мозг имплантированы электроды. К системе кровообращения подключили насос. Затем специальное устройство подняло тело и поместило в ванну для оживления.
В ванне пульсировал биогель, идеальная питательная среда для помещенных в нее клеток. Клеток было два вида. Один выедал из трупа поврежденные или распавшиеся клетки. Другой вид состоял из множества воспроизведенных собственных клеток тела Питера Стэгга. Здесь, в ванне, эти клетки, соприкасаясь с различными органами, замещали те, что были отторгнуты от тела первым видом.
Повинуясь электростимулятору, начало биться сердце. Поднялась температура тела. Постепенно сероватый цвет кожи сменялся здоровым, розовым.
Почти пять часов делал свое дело биогель. Кальторп снова и снова проверял показания приборов и форму кривых на экранах осциллографа. Наконец он произнес:
— Можно больше не держать его здесь.