— А что я должен для этого сделать? — поинтересовался Стэгг. — Зачем мне готовиться?

Он взглянул на нее, и волна боли прокатилась по всему его телу.

Девушка дала знак и сейчас же Джон-Ячменное Зерно, должно быть только и ожидавший этого за дверью, появился в комнате с двумя бутылками: с водкой и какой-то темной настойкой. Жрец-евнух протянул чашу. Джон наполнил ее темной жидкостью и вручил жрице.

— Только ты — Отец своей Страны, — имеешь право пить это, — сказала она, передавая чашу Стэггу. — Нет ничего лучше. Настоено на воде из Стикса.

Стэгг взял чашу. Не очень приятно выглядел напиток, но не хотелось быть неблагодарным.

— Не все ли равно из чего сделано. Пусть все видят, что Питер Стэгг может перепить кого угодно!

Зазвучали трубы и барабаны, служители захлопали и приветственно закричали.

И вот тогда он услышал протестующий возглас Кальторпа.

— Капитан, ты что, не понял? Она сказала на воде из Стикса. СТИКСА. Ясно?

Стэгг понял, но было уже поздно. Комната поплыла кругом, и кромешная черная мгла низринулась с высоты.

Под звуки труб и приветствий он рухнул на пол.

3

— Ну и похмелье, — простонал Стэгг.

— Страшно смотреть, что они сделали, — отозвалась мгла и он с трудом узнал голос Кальторпа.

Стэгг приподнялся и застонал от боли и потрясения. Превозмогая себя, скатился с кровати, от слабости упал на колени, с трудом поднялся и, шатаясь, побрел к трем громадным зеркалам, расположенным под углом друг к другу. Зеркала отразили ужасное зрелище. Он был гол. Мошонка выкрашена в голубой цвет, член — в красный, ягодицы — в белый. Но не это потрясло Стэгга. Он увидел два рога, торчащих под углом сорок пять градусов из лба на добрый фут, затем разветвляющихся на множество отростков.

— Рога?! Зачем они здесь? Откуда? Дай бог только добраться до этого шутника…

Стэгг схватился за основания, дернул и вскрикнул от боли. Опустив руки, он снова взглянул в зеркало. У корня одного из рогов выступило кровавое пятно.

— Рога — не совсем точное слово, — тихо сказал Кальторп. — Это не твердые, омертвевшие рога.

Скорее, это — панты. Они довольно мягкие, теплые и бархатистые на ощупь. Приложи к ним палец и под поверхностью кожи почувствуешь биение артерии. Станут ли потом они твердыми, мертвыми рогами зрелого самца? Не знаю.

Капитан потемнел. Гнев и бессильный ужас искали выхода.

— Да-а, Кальторп, — прорычал он. — И ты участвовал в этой затее? Если да, то я оторву у тебя все, что торчит!

— Ты не только похож на зверя, ты и поступаешь по-звериному, отпарировал Кальторп.

Стэгг весь сжался, сдерживая желание ударить маленького антрополога за неуместную шутку. Он увидел, что Кальторп бледен, и у него трясутся руки. И понял, что за шуткой кроется неподдельный страх.

— Так что же произошло? — спросил Питер, немного успокоившись.

С дрожью в голосе Кальторп рассказал, как жрецы понесли Стэгга, потерявшего сознание, к спальне. В коридоре на них набросилась толпа жриц и захватила тело. В какой-то момент Кальторпа охватил ужас от того, что эти две стаи разорвут Стэгга на куски. Однако борьба была ложной, всего лишь частью обряда. Согласно ритуалу жрицам полагалось добыть тело в бою.

Они отнесли бесчувственного капитана в спальню. Кальторп попытался последовать за ними, но его буквально отшвырнули.

— Они сделали это без зла. Просто не хотели, чтобы в комнате был хотя бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были женщины. Скажу честно: когда я увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим, то чуть не рехнулся. Особенно, когда увидел, что хирурги были пьяны. Что за дикая компания? Но Джон-Ячменное Зерно вытолкал меня. Он сказал, что в этот момент женщины готовы разорвать, в полном смысле этого слова, любого подвернувшегося под руку мужчину. И намекнул, что некоторые музыканты стали жрецами поневоле — им не хватило прыти убраться с дороги этих дам в вечер зимнего солнцестояния.

Джон-Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается, только братья по тотему Великого Самца находятся в это время в относительной безопасности. Я ответил, что нет, но раньше был членом Львиного клуба, хотя уже давно не платил членских взносов. Он сообщил, что я буду в безопасности на следующий год, когда Герой-Солнце будет из Львов. Сейчас же мне находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома, пока сын (он имел ввиду тебя) не родится. Вернулся я рано утром. Все, кроме тебя, ушли. Ну, а я остался возле кровати ждать, когда ты проснешься.

— Я кое-что припоминаю, — задумчиво произнес Стэгг. — Все как в тумане, все перепутано, но помню, как очнулся после того пойла. Я был беспомощнее ребенка. Вокруг шумно. Женщины кричали, словно рожая.

— А ребенком был ты, — подсказал Кальторп.

— Я? Откуда ты знаешь?

— Ниоткуда. Просто ситуация проясняется.

— Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, — взмолился Стэгг. — Я едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня не было ни малейшего представления об их намерениях, пока ему не перерезали горло. Я с ног до головы был пропитан кровью.

Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое треугольное отверстие. Что-то вроде металлического каркаса, обрамленного какой-то розоватой губкой. Две жрицы держали меня за плечи и протаскивали через отверстие. Остальные же кричали по-кошачьи, как безумные. Уж насколько я был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты за всю жизнь никогда не слыхал таких кошмарных криков.

— Слышал, слышал. Весь Вашингтон слышал. Все взрослое население стояло у ворот Белого Дома.

— Я застрял в отверстии, жрицы яростно толкали меня. Мои плечи сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как вода брызжет мне на шею кто-то, должно быть, направил на меня струю. Даже помню, подумал, что у них должно быть что-то вроде насоса в доме, так как ударил сильный напор.

Наконец, я проскользнул сквозь отверстие, но не упал. Две жрицы подхватили меня на руки, подняли и перевернули вверх тормашками. И шлепали меня, здорово шлепали. От удивления я закричал.

Именно этого они и хотели от тебя.

— Затем меня уложили на другой стол, прочистили нос, рот, и глаза. Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях был толстый слой похожего на слизь вещества. Это должно было затруднять мне дыхание, но я не сознавал этого. Затем… затем…

— Затем?

Стэгг покраснел.

— Меня отнесли к невообразимо толстой жрице, распластавшейся на подушках на моей кровати. До этого я не видел ее.