– Жив? – спросил он без всякой радости.
– Да, – с хрипом выдавил я из себя. – Спасибо!
– Не за что, – отозвался Кирк. – Хотя ты был в полной отключке… И неудивительно, кислорода у тебя давно уже не должно было быть…
В глазах Кирка вспыхнули синие огонечки, словно внутри них поместили по светодиоду. И в этот миг мне показалось, что он знает про меня что-то такое, чего я не знаю сам. И это как-то странно ассоциировалось с ощущением космической пустоты и субатомной щекотки… Странный парень этот Наездник…
– Ладно, пока!
Он сделал мне ручкой и удалился. Я поглядел ему вслед, мучаясь от какой-то несообразности в его облике. Смутная догадка, а может быть, подозрение стучалось в открытые двери моего сознания, но войти не могло…
Приняв более-менее вертикальное положение – оказывается, мой спаситель поместил меня под вентиляционную решетку в потолке шлюза, – цепляясь за что попало, я вплыл в рубку. Мастер Хо, разместившийся в ложементе второго пилота и уступивший мне командирское кресло, поднял приветственно руку.
– С возвращением на борт, капитан! – сказал он. – Как самочувствие?
– Самочувствие нормальное, – отозвался я по-гагарински. – Доложите обстановку.
И Хо, как и положено второму пилоту, доложил…
Двое суток сказочно быстрого полета промелькнули в мгновение ока. На сон и еду мы с Хо тратили минимум времени. Ушибленная половина лица его за это время постепенно приобрела человеческий вид, единственно – кожа отливала мутной желтизной. С помощью Мастера я досконально изучил двигательную систему «Птера» и построил точную векторную модель сил и распределения тяги при различных вариантах отработки двигателями. Второй пилот относился ко мне по-прежнему, по крайней мере, не подавал виду, что удивлен моими нечеловеческими способностями. Другие из «великолепной семерки» сторонились меня, словно прокаженного. А Кирк в редкие моменты, когда мы оказывались с ним лицом к лицу, все так же выжидательно смотрел на меня. И вновь в мое сознание стучала неуловимая мысль и, не достучавшись, уходила.
И вот на исходе вторых суток мы болтались на марсианской орбите. ТМ-131 благополучно ушел вниз и, уже сбросив в нижних слоях атмосферы свои модули, устремился обратно к Земле. А я третий виток подряд пытался сообразить, каким образом, используя наш ограниченный ходовой ресурс, вырулить к скоробеглому Фобосу, и все у меня не вытанцовывалось. Конечно, здесь, на высоте девяти тысяч километров над Марсом, вполне можно было нащупать связь с Ирмой, но… я не хотел этого.
Итак, еще раз. Фобос. Орбитальный период – ноль целых три десятых суток. Очень быстрый спутник. За марсианский день успевает дважды показаться и спрятаться за горизонтом. Наклонение орбиты – один градус, эксцентриситет – ноль-ноль-один. Средняя орбитальная скорость – две целых четырнадцать сотых кэмэ в секунду. Элементы вращения… тоже помню. В голове вдруг возникла таблица: «Нормированные гармонические коэффициенты гравитационного потенциала Фобоса и ошибки их определения», а следом и сама формула расчета потенциала притяжения. Ну да, разложение ряда по сферическим функциям. В каком из симуляторов я этим всем пользовался? Не упомню.
– Что скажешь, Хлодвиг? – прервал Хо подзатянувшееся молчание. – Сядем?
– Угу, – промычал я. – Сейчас он снова пройдет под нами. Понимаешь, Хо, главное – нам его сейчас догнать, причем так догнать, чтобы в итоге в точности уравновесить орбитальные скорости, но чтобы наша была все же на девять метров в секунду больше.
– Почему на девять? – отчего-то понизил голос Мастер.
– Ну, сэр, девятка – счастливое чисто во многих религиях, – не удержался я от ерничества. – Вторая космическая для Фобоса – всего лишь десять метров в секунду. Если мы сильно тюкнемся об него, а присоски на опорных лапах не успеют сработать, то откинет нас обратно. За новый маневр после этого я не ручаюсь. Я уж молчу, что сесть надо именно в Стикни, и как можно ближе к базе. И совсем не хочется думать о патрульных эриниях. Если им захочется принять нас за метеорит…
– А могут? – бросил Хо.
– Не должны. Меня они, по идее, учуют.
– Oh, my Lord… – пробормотал Хо. – То есть нас они могли и не распознать? В смысле как людей? Виг, я еще раз хочу принести тебе глубочайшие извинения за бессмысленную агрессивность моих друзей.
Старина Хо произносил эту фразу, наверное, в сотый за последние сутки раз. Но отчего-то легче мне не становилось.
Я посадил «Птера» точно в «Стикни». В ста метрах от комплекса. Сам. Без Ирмы. Наверное, я мог собой гордиться. Но я слишком устал, поэтому мне было все равно.
Дальнейшее помню как в тумане. Как «слетал» к грузовому шлюзу гостиницы с тросом, как переправлял туда свой «груз». Как не оказалось там никакого Люцифера, несмотря на по-прежнему заблокированный телепорт. Как паниковали и суетились эти дети, узнав, что ни на Землю, ни даже на Марс «Птер» не полетит. Будто на «Стикни» нельзя было жить – хоть год, хоть десять… А потом, когда над валом кратера возникла гороподобная туша эринии, я принял решение.
Эриния излучала холодную надменность. Маленький человечек в скафандре, прилетевший к ней, прикованный тросом, был кем-то вроде очень дальнего родственника, причем родственника малолетнего и оттого особого внимания не заслуживающего. Тем сильнее было ее удивление, когда от этого мелкого и незначительного субъекта поступила команда по приоритетному каналу прямого М-доступа. Эту команду невозможно было ни игнорировать, ни тем паче ослушаться.
Через час с небольшим от поверхности Фобоса отделилась странная парочка: космическая мусорщица бережно сжимала в щупальцах миниатюрный и хрупкий, явно атмосферный летательный аппарат, каким-то недоразумением закинутый в космические дали…
Я видел это на мониторе, который принимал сигнал из диспетчерской «Стикни».
Прощай, Фобос! Здравствуй, Марс! «Великолепная семерка» идет на посадку…
1
Когда немногочисленные родственники и соседи, вздыхая и всхлипывая, удалились в сторону ворот, из темноты, быстро сгущавшейся под кладбищенскими липами, вышел человек, видимо опоздавший на церемонию.
Оглядевшись и подняв воротник плаща, словно не желая быть замеченным, он приблизился к свежему холмику, заставленному венками. Спустя мгновение рядом с ним появилось животное. Оно повело себя странно. Не стало шастать по кустам, распугивая мелкую живность, а уселось возле хозяина и наклонило круглую ушастую голову. Словно в знак скорби.
Человек присел на корточки, нежно потрепал кота по ушам и тихо проговорил:
– Одни мы с тобой остались… Осиротели. – Коснулся легонько пальцами укрытого цветами могильного суглинка. – Эх, Серго, Серго…
Кот в ответ печально мяукнул.