— Конечно знаю. Довольно стандартная форма обобщения онтологического аспекта бытия мироздания.
Только почему «отделение»?
— Лекцию из Комментатора, что в Отстое, помнишь?
— Соответственно.
— Насчет хроновсплесков. Кстати, и вездесущий Соноор там упоминался.
— Ну да. Хороший мужик. Только я с ним не согласен, когда он начинает насчет оператора самоопровержения.
— Да постой ты. Я хочу сказать…
— Что все это лажа касательно хроновсплесков.
— Мда… Трудно мне будет с тобой, Кеша.
— Два умных негуманоида всегда смогут договориться, компре не ву, Фомич?
— Намыслюганился?
— Оно самое, шеф. По самые уши. Самому противно, как заговорю, так аж тошнит. Не остановиться, пока само переть не перестанет. Во какая эта самая получается.
— Так-то лучше. И стало быть, раз мы выпали на этот хронопланетоид, то и сами не можем считаться ничем иным кроме как хроносуществами, обитающими исключительно в виде информации.
— Чего? Чего?! Да откуда? А Крюгер? Он же к нам летит! И мое Белое Разумное Дерево?! То есть, все это только информация, а настоящий Крюгер так и будет спонсорствовать?
— Успокойся, Кеша. Посмотри на себя. Разве ты представляешь себя в виде информации? Ведь нет же. Нормальная гигантская тень. Очень недурная собой. Говорящая, мыслящая, чувствующая. Все путем, Кеша. И с Крюгером мы вопрос решим.
— Да? Ну. И что, теоретическое объяснение имеется?
— Я конечно могу набросать с десяток убедительных гипотез разнообразного уровня сложности. Но все они стоят недорого. Не будем уподобляться ученым древности, Кеша. Займемся лучше делом…
Пустота, как всегда, хранила угрюмое молчание. Крюгер висел в этой пустоте, присоединенный к спасательной капсуле тонкой нитью атмосферного шланга. В капсуле сидело поганое дерево, приветственно шелестело листозами, попивая из кадки какой-то очередной распой. Судя по всему, оно чувствовало себя превосходно. Чего нельзя было сказать о Крюгере. Он падал и падал в проклятую пустоту, не находя точки опоры. И вдруг что-то изменилось. Что — Крюгер так и не понял, но ему стало плохо. Белое Разумное Дерево принялось таять вместе с капсулой, обретая зыбкость очертаний, пока совсем не истаяло. Обрывок атмосферного шланга, словно одна из хватательных конечностей Крюгера, шарил в пространстве в поисках по-прежнему отсутствующей опоры. Чувство неизбывной тоски овладело Крюгером.
— Ма-а-а-ма! — заорал он, но толстый плескинут скафандра поглотил вибрации. Оставшись один в бескрайних просторах Вселенной, Крюгер уже раскаивался в своих нехороших мыслях о Белом Дереве. Какой-никакой, а собеседник, попутчик, живое существо. Но внезапно навалилась тяжесть, рванула вниз. Крюгера больно шмякнуло обо что-то жесткое, и он отключился.
Когда Крюгер очнулся, обнаружил, что лежит на голых скалах и сосредоточенно дышит. «Фтору маловато, — машинально отметил он, — ну ничего, нам не привыкать».
Крюгер огляделся. Угадывалось близкое присутствие океана. В беспредельном просторе неба неторопливо перемещались могучие воздушные массы.
— Ты, значит, Крюгер, — услышал Крюгер и повернулся на голос. Увидел Юй-Пуня.
— Я?
— Следуй за мной, Крюгер. Боги ждут.
Крюгер, застонав, встал и пристроился за аборигеном. Все это наводило на нехорошие мысли.
Шли они долго. После трудного подъема на высокую гору Юй-Пунь остановился у края кратера и сказал:
— Вот теперь все. Дальше сам. А мне еще наохотить тут кое-кого надо.
Он повернулся и стал спускаться.
— Эй, Крюгер? Так значит, жив еще, курилка? — послышался ехидный голос.
Крюгер увидел. Это снова был Фомич. Неприятная, конечно, встреча, но стало легче: Крюгер вообразил, что это все тот же давешний сон.
«Значит, я вновь сплю. Хвала Галактике. Но неужели так и подкрадывается старуха-старость?»
— А, фантом! — радостно обратился он к Фомичу. — Достреливать явился? Так я готов. Валяй, чего там. Вымай свой пулемет! Или чего поинтереснее придумаешь?
— Пожалуй, поинтереснее, — согласился Фомич и начал медленно надвигаться на Крюгера. Что-то в выражении его гляделок заставило Крюгера попятиться назад. Будто и не Фомич глядел на него вовсе, а сама Великая Пустота созерцала крошечную частичку самое себя.
«Прямо как самое себя разглядывает», — мелькнуло в сознании.
Пятиться пришлось недолго. Спина уперлась во что-то твердое, и Крюгер обнаружил, что все его конечности прижаты к спине и бокам каким-то хитрым захватом. Фомич, не прекращая поступательного движения, придвинулся вплотную и, не мешкая, ударил под дых.
— О-у-г-х… — охнул Крюгер. — Фантом, а как больно-то.
Да ладно врать-то, — заметил Лукреций, поддерживая Крюгера сзади. — Фомич, ты же не снял с него скафандра. Ну-ка, Крюша, раздевайся. Щас я тобой займусь.
После чего смачно опустил на голову Крюгера все свои верхние поочередно. Поплыл звон. Кеша убрал захват, и Крюгер тряпичной кучей повалился на камни.
— Ну как? — участливо поинтересовался Лукреций, зайдя из-за крюгеровской спины. — Учти, это только начало.
— А-а-а… — жалобно начал Крюгер.
— Кеша, смотри, не переусердствуй, — вмешался Фомич. — Он нам еще живым понадобится.
— Зачем? — удивился Лукреций.
— Так надо. Не спеши совершать необратимые поступки, Кеша.
— Ну, если так…
И Лукреций для начала исполнил малый винт. Дальше пошло веселее. Крученые, касательные, простые и с загибами сыпались. Крюгера носило и больно швыряло. Довершил дело пышный брохистохрон.
Лукреций присел на камушек перевести дух и огляделся. Во взгляде читалась тоска.
— Ну и что дальше-то? — поинтересовался Кеша сам у себя. — Вот тоска-то. Как говорится, испытал все радости жизни. Из Отстоя убег, Крюгеру навалял, Белое Дерево здесь. Казалось бы — живи и радуйся. Ан нет. Размножиться что-ли?
— То есть как? — не понял Фомич.
— Как, как. Как все — почкованием. Ну почему я не гуманоид?
— И ты туда же. Брось. Нас ждут великие дела. А о гуманоидах забудь. Они совершили множество ошибок. Их путь — не наш путь.
Фомич посмотрел вверх и тенью взмыл туда же:
— Давай, Лукреций, пообщаемся. Все равно больше делать нечего.
Лукреций глубоко вздохнул, сплюнул и, рванув свечой, стал такой же монументальной тенью.
— Вот теперь дело. Так даже теплее. Так дышится легче. Так веселее. И жрать не хочется, — загудел Фомич из поднебесья.
— Фомич, ты как и не ты. Я тебя другим помню. Крепко Мнимый Мир прошелся по нам обоим. Шмурлом реперным прошелся, а? Мы с тобой теперь друг на друга не похожи.