Мазур реагировал мгновенно. Послав окрест длинную дробь тревоги, он выпустил повисшие на запястье кастаньеты и рванулся в ту сторону. Пролетая над затонувшим фрегатом, успел заметить, что всякая работа моментально прекратилась, что пловцы сомкнулись в боевую «карусель» на трех уровнях.
Волчонок обогнал его корпуса на два. Взмыв по параболе над острой верхушкой скалы, Мазур уже явственно видел две головы, словно перечеркнутые поперек широкими масками – другими, чужими. Плотно обтянутые капюшонами гидрокостюмов головы, спаренные горбы баллонов на груди, выгнутые гофрированные шланги...
Он шел на чужих, как стрела из лука. Выхватил нож, нимало не раздумывая,– сработал вдолбленный рефлекс. Справа, чуточку пониже, несся Волчонок.
Чужие, сильными толчками оттолкнувшись от скалы, вертикально взмыли над вершиной. Тот, что держался немного впереди, вскинул на уровень груди продолговатый округлый предмет, похожий на тубус для чертежей,– вот только этот тубус заканчивался толстой короткой трубкой...
«Нож! – мысленно заорал Мазур, видя, что Волчонок идет на сближение с пустыми руками.– Нож, мать твою!»
Поздно. Напарник так и не бросил руку к поясу. Вспененная струя, полная клокочущих пузырьков, рванулась из трубки, с нереальной быстротой вытягиваясь в длину,– и встретилась с грудью Волчонка. Тот, с маху потеряв темп, конвульсивно дернулся, запрокидываясь назад все сильнее и сильнее, словно падал с несущегося на всем скаку коня, широкие ласты уже взмыли выше головы – и Мазуров напарник, обвиснув безвольной тряпкой, уже выпустив изо рта загубник, вниз головой пошел ко дну по отвесной.
Некогда было думать и колебаться. Отметив, что второй чужак, выполнив на месте грациозный пируэт, рванулся прочь, Мазур уклонился от второй пенной струи, прошедшей сантиметрах в десяти от его поясницы, в три гребка сменил уровень и направление, оказавшись выше и левее, крутанул боевой вираж.
Ребро его ласта, как он и рассчитывал, с нешуточной силой ударило по запястью чужака, и тут же пятка Мазура подбила локоть уже ушибленной руки. «Тубус» взлетел вверх, вырвался из обтянутых черной резиной пальцев, пошел на дно. Еще два гребка, «горка», пируэт... Оказавшись лицом к повернутому в профиль противнику, Мазур скупо взмахнул ножом. Успел повернуть клинок на середине траектории.
Нож рассек правый шланг чужака – а там, из-за того самого поворота, обушком зацепил левый, вырывая изо рта загубник. Перед глазами у Мазура мелькнула запрокинутая голова, раздернутый в тщетных поисках воздуха рот с ровными белыми зубами, за овальным стеклом маски Мазур без труда рассмотрел сведенное ужасом лицо.
И полоснул лезвием по резине, по шее – справа под челюстью. Мгновенно взвихрилось облачко темной мути, из разинутого рта рванулись вверх крупные пузыри, противник пошел на дно, нелепо болтая конечностями, окутанный растущим темным облачком. Мазур не видел дальнейшего – он несся следом за вторым.
Это была странная, беззвучная погоня в сине-зеленой невесомости, на пределе сил. Выставив вперед сомкнутые кисти – в руке по-прежнему зажат нож,– Мазур несся над верхушками подводных скал, над слабо колышущимися полосами бурых водорослей, сквозь рассыпавшиеся при его приближении рыбьи стайки, вертко бросавшиеся в стороны. Чужак маячил далеко впереди, на пределе видимости. Временами его голова словно становилась светлее – это он оглядывался, и Мазур видел стекло маски.
Мазур уже понимал, что столкнулся не с любителями. Те еще подводные волки. И потому он изо всех сил старался не поддаться лишнему азарту, горячке погони. В такой ситуации выигрывает тот, у кого крепче нервы. Рано или поздно Мазур его догонит, убегавший, скорее всего, тоже это понимает,– и потому нужно смотреть в оба, не пропустить момент, когда чужак перейдет к обороне. Подводные схватки сплошь и рядом скоротечны, прямо-таки молниеносны, из-за специфики, из-за воды вокруг, из-за загубника во рту. Кроме того, не исключена засада...
Чужак скрылся в узком проходе меж двумя высокими скалами. Слишком уверенно он туда вошел, не снижая скорости,– а это означало неплохое знакомство с местностью, и отнюдь не по лоциям. Должен был проплывать здесь не единожды – в отличие от Мазура, не бывавшего в этих местах.
И он взмыл вверх, чтобы не угодить в ловушку. Пошел над гранеными кусками дикого камня, зорко глядя вниз.
За скалами дно обрывалось во мрак, в ту самую, словно бы лениво клубящуюся, темную глубину. Беглый взгляд на глубиномер – и Мазур прекратил погружение, остался на прежнем уровне. Он довольно близко подошел к тому пределу, когда акваланг уже не поможет. К другой глубине.
Впереди взмыли над скалами два продолговатых предмета, напоминавшие остроконечные торпеды, в пару секунд изменили курс, и теперь выглядели скорее торцами бревен, которые оседлали люди. Пузырчатые облачка превратились в струи, и предметы раза в три быстрее, чем двигался Мазур, пошли на глубину, в клубящийся мрак. Два всадника на первой, один на второй. Они удалялись бесшумно, как призраки, слились с простиравшейся под ногами темнотой.
И Мазур остановился. Он ничего больше не мог сделать – не в человеческих силах...
* * *
...Ему впервые подумалось, что небольшая каюта без окон, где обычно, по соседству со шлюзовой камерой, происходили «разборы полетов», чем-то напоминает карцер. То ли полным отсутствием окон, то ли спартанской простотой меблировки. В комнате царило тяжелое молчание.
Мазур впервые столкнулся со смертью с бою. Со смертью одного из своих. Полчаса назад Волчонок еще был, а теперь его не было. Совсем. Тот затянутый в черный гидрокостюм предмет, что они доставили к шлюзовой камере, а потом подняли с вогнутого дна и перенесли в сухое помещение, был как две капли воды похож на Волчонка, но уже не имел к нему никакого отношения. Потому что не двигался, не говорил, не смотрел. И останется таким насовсем. Это несправедливо, неправильно, больно, а главное, ничего невозможно изменить... Волчонок был, а теперь его нет. Его убили. Насовсем.
Почему-то он вспомнил о тех четырех, которых убил сам,– точнее, попытался отыскать во взбаламученном сознании какие-то изменения. Должны быть изменения. Он же убивал. И он сам, и мир вокруг обязаны измениться...
Но ничего подобного нет. Он прежний. Все прежнее. Разве что в подсознании занозой сидят воспоминания о том, как легко входил паранг в грудь, как совершенно ничего не чувствовалось, когда клинок полоснул по шее чужого пловца, как пули входили в тело, какие звуки при этом раздавались. Но это вовсе не казалось изменениями. Ничего в нем не изменилось, и Мазур не представлял, пугаться этому или радоваться...
– Итак? – спросил Дракон, восседавший во главе стола.
– Я считаю, что Мазур оплошал,– сказал Папа Карло, не поднимая взгляда выше стола.
– Я тоже,– почти без интервала произнес Черномор.
– Кто-нибудь еще так считает?