– Повторяю опять, ваши слуги говорят иное: ваш муж вышел вчера вечером из дома, несмотря на недовольство, которое вы ему высказали. Вы не ложились спать и ждали его возвращения.
– Я еще раз вам говорю, что спала, и спала крепко. Перед тем как лечь, я попросила сделать успокоительный отвар...
– Никаких следов отвара мы не нашли. Позвольте мне продолжить! Месье Бланшар возвратился где-то около трех часов утра. Вы его ждали и у вас с ним была размолвка, переросшая затем в... и вы ударили его кинжалом, находившимся на письменном столе.
– Кто наплел вам эти басни?
– Ваша кухарка. На ужин она поела кровяной колбасы, и у нее было неважно с желудком, и она решила сделать себе чаю. Когда она спустилась, чтобы приготовить его, она услышала все, что происходило у вас.
Возглас негодования сорвался с губ Орхидеи. Этот человек настолько уверен, что все произошло именно так!.. Ей же было давно известно, что и кухарка и слуга ее ненавидят. Но она не из тех, кто позволит с собой так обходиться: усилием воли она заставила себя успокоиться и подняла на детектива свои уже высохшие глаза:– Я не знаю, по какой причине эти люди лгут, но то, что они лгут, это несомненно. Никогда между мной и моим дорогим мужем не было никаких раздоров. Для меня было бы лучше умереть, чем разонравиться ему. Почему бы вместо показаний этих людей вам не поинтересоваться здоровьем уважаемой матушки?
– Будьте уверены, мы этим займемся. Вы знаете их адрес?
– Где они живут? Я лишь знаю, что они живут в Ницце. А точное местонахождение дома должно быть указано в зеленой кожаной записной книжке, которая лежит возле ручки на письменном столе.
Разговор был прерван резким вторжением Гертруды. Без фартука и колпака, одетая во все черное, она походила на Эринию. Тяжелый ненавистный взгляд, брошенный ею в сторону молодой женщины, говорил о чувствах, испытываемых к молодой хозяйке. Комиссар нахмурил брови:
– У вас что, такая привычка входить, не постучавшись?
– Извините, господин комиссар. Беспокойство... возмущение... горе...
– Короче! Что вам нужно?
– Я хочу знать, что намерен делать господин комиссар, чтобы принять решение.
– Какое решение?
– По справедливости! Все зависит от разных причин, но я полагаю, что вы арестуете эту женщину?
От спокойствия Орхидеи, давшегося ей с таким трудом, не осталось и следа. Она резко выпрямилась, выбросив вперед руку, и пальцем, слегка дрожавшим от гнева, указала на дверь:
– Вон отсюда, гнусная тварь! Закрой свой поганый рот, который не может ничего больше извергать, кроме подлой и ядовитой лжи. Ты осмелилась нанести оскорбление своему хозяину, утверждая, что он, зная о болезни своей почтенной матушки, отказался быть подле нее. Вон отсюда, я тебя выгоняю.
Кухарка пожала плечами и, повернувшись к комиссару, насмешливо бросила:
– Вы видите, что с ней творится, когда она в гневе? Если бы вы ее слышали в эту ночь! Она наверняка разбудила соседей наверху!
– Я с ними еще поговорю об этом, а сейчас оставьте нас одних! Не вам указывать, что мне делать.
Гертруда сразу же сникла:
– Извините меня, но поймите, я так взволнована! Я... я не хочу и часа оставаться больше с этим созданием. Если вы ее не уведете, то мы... я и мой муж предпочтем съехать отсюда.
– Вы останетесь здесь и будете выполнять свои обязанности! Я с вами еще не закончил. Что касается мадам Бланшар, я также хочу побольше узнать о ней. В общем, никто отсюда не выйдет до нового распоряжения! Двое из моих людей останутся здесь. Семья господина Бланшара будет извещена и примет соответствующие решения о квартире и прислуге, когда следствие будет завершено. Всего доброго, мадам!
Кухарка вышла, и Ланжевен собирался последовать за ней, но тут Орхидея задержала его:
– Вышесказанное означает, что вы считаете меня виновной... и что вы намерены арестовать меня? Но я же ничего не совершала, клянусь! Я клянусь, что мой дорогой Эдуард уехал в Ниццу!
– Исходя из того, что мне известно в настоящее время, я никому не верю, мадам, – сухо ответил детектив. – Я не скрываю, что наиболее тяжкие подозрения падают на вас. Однако я не стану прибегать к препровождению вас с тюрьму, пока не сделаю кое-какие уточнения. В настоящий момент один полицейский останется в этой квартире, а другой – у наружной двери дома. Увидимся завтра!
Все было сказано сухим, ледяным тоном. Орхидее стало ясно: добавлять что бы то ни было – бесполезно. Она кивнула головой, спрятала окоченевшие руки в рукава, повернулась и пошла в свою комнату. Этот огромный рабочий кабинет мужа, куда он больше никогда не вернется, становился для нее постылым, непригодным для жизни. А комната, где они вдвоем пережили столько чудесных мгновений, пока еще была каким-то подобием убежища, но и ее, в недалеком будущем, ожидала та же участь. Завтра, возможно, если этот абсурдный кошмар не рассеется, за ней придут люди из полиции, чтобы бросить в тюрьму. Сидя на краю кровати, Орхидея слушала, как затихают удаляющиеся шаги и голоса. Она не знала, что теперь делать, что думать. Внезапная жуткая смерть мужа повергла ее в замешательство, преодолеть которое, казалось, невозможно. Было ощущение, будто она долго бежала от своих преследователей и вдруг попала в тупик, в то время как свора, бегущая по ее следам, приближалась, чтобы разорвать ее.
Наконец, после бесконечно долгого состояния прострации, заговорил чисто животный инстинкт. Она очень молода и хочет жить, чтобы безропотно принять мрачную перспективу тюремной жизни, которая ее ожидала. На какой-то миг она попыталась отвлечься от острой боли, которая сковывала ее, чтобы осознать, что же с ней произошло, подумать над этим. Что-то в этой трагедии не клеилось, было что-то алогичное и абсурдное.
Совсем недавно, стоя на коленях перед телом убитого Эдуарда, она в душе кляла своих собратьев по расе, а особенно автора письма. Теперь же ей казалось, что она, возможно, ошибалась, ведь ультиматум был категоричный, но четкий: жизнь ее мужа и ее собственная будут подвергаться смертельной опасности только в том случае, если она откажется подчиняться. А до настоящего времени она действовала исключительно в соответствии с предписанными указаниями. Тогда зачем же «Святой матери Желтого Лотоса» надо было отдавать приказ о казни Эдуарда? Ведь тогда она теряла всякую возможность отыскать драгоценную застежку. Более того, старая воительница никогда бы не нарушила своего слова, тем паче не сказанного, а написанного на бумаге.
И наконец, последнее, если исходить из того, что преступление совершено маньчжурцами, то почему эти жалкие слуги Люсьен и Гертруда вынуждены скрыть отъезд мужа и изобрести эту басню со сценой ревности, закончившейся кровью? По какой причине они пытались скрыть виновность тех, кого, по всей видимости, должны бы были ненавидеть?
Что касается самого детектива, он тоже представлял определенную загадку для молодой женщины. Сопровождая ее в кабинет мужа, он показался мягким и любезным. Его лицо, обрамленное пепельными волосами, бородкой и длинными усами наводило на мысль о мудром Ли Юане, одном из редких мужчин из семьи Орхидеи, которого когда-либо встречали во дворце, и она была готова довериться ему. Однако по мере того, как шел допрос, тон комиссара становился все жестче. Она поняла, что убежденность, с какой лгали слуги, произвела определенное впечатление на комиссара. Очень возможно, что он пришел к выводу, что она и есть убийца. Да разве она уже не арестована в своем собственном доме?