– Через несколько дней, я надеюсь, мне снимут эту штуковину с ноги, – он показал на гипс. – Антуан обещал приехать за мной. Кстати, он не с вами?
– Нет. Если верить тому, что мне сказали, он отправился в Испанию, но, я думаю, вы его скоро увидите. Этот человек всегда держит свое слово. Ну а я... я приехала сюда отдохнуть немного. Мне необходимы тишина, солнце, смена климата.
– Прекрасная идея! Только вот что касается тишины, я не уверен, что вы правильно выбрали время: послезавтра начинается карнавал.– Не думаю, что это мне как-то помешает. Я устроилась наверху, на холме. Там вокруг полно садов и очень тихо, почти как здесь. Вам нравится в этой больнице?
– Да... особенно последние несколько минут...
Орхидея слегка покраснела: серые глаза ее собеседника были очень выразительны, и она не устояла перед соблазном как следует всмотреться в них. Если какой-нибудь мужчина и смотрел на нее с такой любовью, так это был этот «полузнакомец». И он не решится заговорить о ней, предчувствовала она. Даже Эдуард в разгар их взаимной страсти никогда не смотрел на нее таким голодным взглядом, за которым скрывалось глухое отчаяние. Орхидея слегка откашлялась, чтобы прочистить голосовые связки, затем спросила:
– Вы... вы не будете против, если я опять приду?
– Вы спрашиваете жаждущего, не желает ли он глотка свежей воды, принцесса?
Упоминание ее бывшего титула удивило Орхидею:
– Почему вдруг вы обратились ко мне таким образом?
– Трудно объяснить. У меня вдруг появилось ощущение, что вы больше не мадам Бланшар, что... что вы опять стали той девушкой, которая жила на свете в пору, пока ихэтуани еще не подняли восстание. Я ошибся?
– Совсем немного. Да, я вновь хочу стать сама собой, потому что мне нечего больше ждать от этой страны, но я никогда не стану такой, какой была до войны. Вспомните, что и кого я знала дальше стен Закрытого города? С тех пор я пересекла моря, побывала во многих западных странах, научилась по-другому воспринимать и смотреть на мир.
– Однако все равно хотите вернуться в Китай, не так ли?
– Да. Я бы хотела вновь повидать ту, которая была мне вместо матери и которую я покинула, пока она не отправилась в страну Желтых источников... мою дорогую императрицу.
– А вы не боитесь ее злопамятства? Говорят, она беспощадна.
– Да, так говорят, но я знаю, она любила меня. Я нуждаюсь в ее тепле и заботе. Вы знаете, как ужасно чувствовать себя одинокой и чужой на другом конце света, откуда навсегда исчез тот единственный, кто меня любил.
– Кто сказал вам, что он был один?
Слова, сорвавшиеся с губ Пьера, упали в пустоту. Мысли Орхидеи были уже далеко. Она смотрела на идущую по аллее женщину в глубоком трауре, которая несла в руке белый пакет со сладостями, перевязанный тонкой золоченой ленточкой. Женщина шла уверенной походкой, не обращая внимания ни на кого и ни на что, направляясь к скамейке, на которой три пожилые дамы вязали под оживленную болтовню. Орхидея узнала ее сразу: бинокль Робера Лартига был достаточно сильным, чтобы с его помощью как следует разглядеть ее лицо – лицо Аделаиды Бланшар с властным профилем и темными глазами.
– Вы знакомы с этой дамой? – спросил Пьер, от которого не ускользнул внезапный интерес Орхидеи к посетительнице.
– Мне кажется, я ее уже видела. А вы не знаете, кто она?
– Нет. С тех пор как я здесь, я видел ее два-три раза. Признаюсь, у мена не возникло потребности узнать у сиделки, кто она. Но если вы желаете...
– Нет-нет... Спасибо, в этом нет необходимости. Очевидно, мы ехали в одном поезде.
Продолжая говорить, она поднялась и протянула Пьеру руку, которую тот рискнул задержать в своей.– Вы еще придете? – спросил он тихо.
– Конечно! Хотите завтра?
– Время покажется мне нескончаемо длинным, однако я не хочу, чтобы вы себя принуждали...
– Ну что за глупость! Крайне неподходящее слово, когда речь идет о приятно проведенном времени в обществе друга.
Он провожал ее глазами до тех пор, пока она не исчезла под колоннадой перистиля, с трудом веря своему счастью и пытаясь уловить в воздухе аромат ее духов. Чтобы наслаждаться им подольше, он взялся было за костыли, намереваясь пройти по ее следам, но тотчас оставил их. Ну что, право, за глупость так горячиться! Разве дама его сердца не определила только что рамки, ограничивающие их общение? Друг, и ничего больше. Конечно, это и так много, особенно для человека, который часом раньше вовсе ни на что не надеялся. Но когда она села рядом, сердце закричало от радости, и ему стоило неимоверных усилий сдержать рвущиеся из груди слова. О, если бы он мог рассказать ей о любви, которую столько времени хранил, как сокровище. Сокровище, впрочем, бесполезное, но Пьер вовсе не собирался попусту его растрачивать. Несмотря на внимание, которым она его одарила, Орхидея оставалась великосветской дамой, а он – простым служащим международной компании железных дорог, пусть даже его скромное положение позволяло оказывать его стране определенного сорта услуги. Между ними ничего и никогда не будет возможным. Вскоре драгоценная Орхидея вновь займет свое место в императорском дворце и постарается забыть те несколько лет, которые любовь толкнула ее провести гораздо дальше от родного дома, чем она того желала.
– Неплохо бы попытаться ее забыть, сын мой, – сказал он себе. – А пока бери то, что она хочет тебе дать: несколько часов рядом с ней. После ты превратишь их в букет засушенных цветов и будешь искать в них аромат ее духов, но – главное! – молчи. Она не должна знать, что ты ее обожаешь. Ты можешь пробудить в ней жалость, а это было бы хуже всего.
В этот момент он обнаружил, что забыл спросить ее адрес.
А в это время, сидя в глубине кареты, которая везла ее в Симиез, Орхидея пыталась разобраться, почему она почувствовала себя счастливой, открыв, что Пьер любит ее. А сомневаться в его чувстве не приходилось. Впрочем, ей стало стыдно, и она упрекнула себя за вспышку радости, как будто это было преступлением. Как вдова, скорбящая об убитом меньше месяца назад муже, может интересоваться чувствами другого мужчины? Это не достойно ее, той, каковой она себя считала, пусть даже этот другой вполне достойный человек, хотя и ниже ее по социальному происхождению. Если в тебе течет кровь великих маньчжурских императоров, ты в долгу перед ними и перед собой, и чувства твои должны быть достойны твоего ранга: вечная скорбь, жажда мести, постоянное стремление к очищению, которое ведет к высшей мудрости. Найдет ли она все это, когда бронзовые двери дворца закроются за ней? Должна, если она не хочет потерять свое собственное лицо. Однажды она уже поступилась своим долгом и бросила родину ради любви к белому, совершив тем самым серьезную ошибку, и ни к чему усугублять ее, относясь с состраданием к чувствам другого.
Глупо было обещать вернуться, к тому же так быстро, разум командовал забыть дорогу к больнице Сен-Рош...