Ах поехал Ванька в Питер,
Я не буду его ждать!
Но он все прерывал на этой второй строчке и опять начинал кого-то бранить, затем опять вдруг затягивал ту же песню. Иван Федорович давно уже чувствовал страшную к нему ненависть, об нем еще совсем не думая, и вдруг его осмыслил. Тотчас же ему неотразимо захотелось пришибить сверху кулаком мужичонку. Как раз в это мгновение они поверстались рядом, и мужичонко, сильно качнувшись, вдруг ударился изо всей силы об Ивана. Тот бешено оттолкнул его. Мужичонко отлетел и шлепнулся, как колода, об мерзлую землю, болезненно простонав только один раз: о-о! и замолк. Иван шагнул к нему. Тот лежал навзничь, совсем неподвижно, без чувств. «Замерзнет!» – подумал Иван и зашагал опять к Смердякову.
Еще в сенях Марья Кондратьевна, выбежавшая отворить со свечкой в руках, зашептала ему, что Павел Федорович (то есть Смердяков) оченно больны-с, не то что лежат-с, а почти как не в своем уме-с и даже чай велели убрать, пить не захотели.
– Что ж он, буянит, что ли? – грубо спросил Иван Федорович.
– Какое, напротив, совсем тихие-с, только вы с ними не очень долго разговаривайте… – попросила Марья Кондратьевна.
Иван Федорович отворил дверь и шагнул в избу.
Натоплено было так же, как и в прежний раз, но в комнате заметны были некоторые перемены: одна из боковых лавок была вынесена, и на место ее явился большой старый кожаный диван под красное дерево. На нем была постлана постель с довольно чистыми белыми подушками. На постели сидел Смердяков все в том же своем халате. Стол перенесен был пред диван, так что в комнате стало очень тесно. На столе лежала какая-то толстая в желтой обертке книга, но Смердяков не читал ее, он, кажется, сидел и ничего не делал. Длинным, молчаливым взглядом встретил он Ивана Федоровича и, по-видимому, нисколько не удивился его прибытию. Он очень изменился в лице, очень похудел и пожелтел. Глаза впали, нижние веки посинели.
– Да ты и впрямь болен? – остановился Иван Федорович. – Я тебя долго не задержу и пальто даже не сниму. Где у тебя сесть-то?
Он зашел с другого конца стола, придвинул к столу стул и сел.
– Что смотришь и молчишь? Я с одним только вопросом, и клянусь, не уйду от тебя без ответа: была у тебя барыня, Катерина Ивановна?
Смердяков длинно помолчал, по-прежнему все тихо смотря на Ивана, но вдруг махнул рукой и отвернул от него лицо.
– Чего ты? – воскликнул Иван.
– Ничего.
– Что ничего?
– Ну, была, ну и все вам равно. Отстаньте-с.
– Нет, не отстану! Говори, когда была?
– Да я и помнить об ней забыл, – презрительно усмехнулся Смердяков и вдруг опять, оборотя лицо к Ивану, уставился на него с каким-то исступленно-ненавистным взглядом, тем самым взглядом, каким глядел на него в то свидание, месяц назад.
– Сами, кажись, больны, ишь осунулись, лица на вас нет, – проговорил он Ивану.
– Оставь мое здоровье, говори, об чем спрашивают.
– А чего у вас глаза пожелтели, совсем белки желтые. Мучаетесь, что ли, очень?
Он презрительно усмехнулся и вдруг совсем уж рассмеялся.
– Слушай, я сказал, что не уйду от тебя без ответа! – в страшном раздражении крикнул Иван.
– Чего вы ко мне пристаете-с? Чего меня мучите? – со страданием проговорил Смердяков.
– Э, черт! Мне до тебя нет и дела. Ответь на вопрос, и я тотчас уйду.
– Нечего мне вам отвечать! – опять потупился Смердяков.
– Уверяю тебя, что я заставлю тебя отвечать!
– Чего вы все беспокоитесь? – вдруг уставился на него Смердяков, но не то что с презрением, а почти с какою-то уже гадливостью, – это что суд-то завтра начнется? Так ведь ничего вам не будет, уверьтесь же наконец! Ступайте домой, ложитесь спокойно спать, ничего не опасайтесь.
– Не понимаю я тебя… чего мне бояться завтра? – удивленно выговорил Иван, и вдруг в самом деле какой-то испуг холодом пахнул на его душу. Смердяков обмерил его глазами.
– Не по-ни-маете? – протянул он укоризненно. – Охота же умному человеку этакую комедь из себя представлять!
Иван молча глядел на него. Один уж этот неожиданный тон, совсем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакей обращался теперь к нему, был необычен. Такого тона все-таки не было даже и в прошлый раз.
– Говорю вам, нечего вам бояться. Ничего на вас не покажу, нет улик. Ишь руки трясутся. С чего у вас пальцы-то ходят? Идите домой, не вы убили.
Иван вздрогнул, ему вспомнился Алеша.
– Я знаю, что не я… – пролепетал было он.
– Зна-е-те? – опять подхватил Смердяков.
Иван вскочил и схватил его за плечо:
– Говори все, гадина! Говори все!
Смердяков нисколько не испугался. Он только с безумною ненавистью приковался к нему глазами.
– Ан вот вы-то и убили, коль так, – яростно прошептал он ему.
Иван опустился на стул, как бы что рассудив. Он злобно усмехнулся.
– Это ты все про тогдашнее? Про то, что и в прошлый раз?
– Да и в прошлый раз стояли предо мной и все понимали, понимаете и теперь.
– Понимаю только, что ты сумасшедший.
– Не надоест же человеку! С глазу на глаз сидим, чего бы, кажется, друг-то друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одного меня хотите, мне же в глаза? Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и совершил.
– Совершил? Да разве ты убил? – похолодел Иван.
Что-то как бы сотряслось в его мозгу, и весь он задрожал мелкою холодною дрожью. Тут уж Смердяков сам удивленно посмотрел на него: вероятно, его, наконец, поразил своею искренностью испуг Ивана.
– Да неужто ж вы вправду ничего не знали? – пролепетал он недоверчиво, криво усмехаясь ему в глаза.
Иван все глядел на него, у него как бы отнялся язык.
Ах поехал Ванька в Питер,
Я не буду его ждать, —
прозвенело вдруг в его голове.
– Знаешь что: я боюсь, что ты сон, что ты призрак предо мной сидишь? – пролепетал он.
– Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да еще некоторого третьего. Без сумления, тут он теперь, третий этот, находится, между нами двумя.
– Кто он? Кто находится? Кто третий? – испуганно проговорил Иван Федорович, озираясь кругом и поспешно ища глазами кого-то по всем углам.