— Не считал. — Эндрю окрылил её интерес. — Хочешь сигаретку?
— Нет, — отказалась Гайя. — Я против курения.
Он тут же задался вопросом, распространяется ли её отвращение к курению на поцелуи с курильщиками. Нив Фейрбразер не возражала, когда на школьной дискотеке он обшарил языком её рот.
— А Марко не курит? — поинтересовалась Сухвиндер.
— Нет, у него вечно тренировки, — сказала Гайя.
К этому времени Эндрю уже почти свыкся с мыслью о Марко де Луке. Было своё преимущество в том, что Гайя, так сказать, хранила верность человеку со стороны. Тягостное впечатление от вывешенных на её страничке в «Фейсбуке» фотографий, на которых они с Марко были запечатлены вместе, со временем притупилось. Эндрю не обманывался тем обстоятельством, что послания, которые Гайя и Марко оставляли друг другу, становились всё более редкими и менее тёплыми. Есть ведь ещё телефон, есть электронная почта, но он знал одно: при упоминании о Марко у Гайи вытягивалось лицо.
— А вот и он, — сказала Гайя.
Но перед ними возник не красавчик Марко, а Пупс Уолл, который около газетного павильона трепался с Дейном Талли.
Сухвиндер застыла, но Гайя вцепилась ей в руку выше локтя.
— Ты имеешь право ходить где угодно, — сказала она, осторожно подталкивая подругу вперёд; её зелёные глаза с карими крапинками сужались по мере приближения к тому месту, где курили Пупс и Дейн.
— Всё путём, Арф, — окликнул Пупс, когда троица подошла совсем близко.
— Пупс, — отозвался Эндрю.
Во избежание неприятностей и в первую очередь наездов на Сухвиндер в присутствии Гайи он спросил:
— Получил мою эсэмэску?
— Которую? — спросил Пупс. — А, да… насчёт Сая? Уезжаешь, что ли?
Его снисходительную небрежность можно было объяснить разве что присутствием Дейна Талли.
— Возможно, — ответил Эндрю.
— А куда? — поинтересовалась Гайя.
— Моему старику предлагают работу в Рединге, — сказал Эндрю.
— Ничего себе, там мой папа живёт! — изумилась Гайя. — Можно будет вместе потусоваться, когда я туда приеду. Фестиваль там просто обалденный. Слышь, Винда, хочешь сэндвич?
Эндрю настолько поразило её добровольное предложение встречи, что он замешкался с ответом, и она исчезла в недрах газетного павильона. На миг эта заплёванная автобусная остановка, сам газетный павильон и даже задрипанный, раз рисованный татуировками Дейн Талли в заношенной фут болке и тренировочных штанах озарились почти небесным светом.
— Ладно, у меня дела, — заявил Пупс.
Дейн прыснул. Пупса как ветром сдуло: Эндрю даже не успел ничего сказать или напроситься к нему в компанию.
Пупс не сомневался, что Эндрю будет удивлён и обижен таким равнодушием, и это его радовало. Он не спрашивал себя, что же в этом такого радостного и почему в последние дни им овладело непреодолимое желание ранить других. Не так давно он решил, что копаться в мотивах своих поступков неаутентично, и в результате его личная философия стала удобнее в использовании.
По дороге в Поля он вернулся мыслями к вчерашнему разговору с матерью: впервые после того дня, когда Кабби его ударил, она зашла к нему в комнату.
(— Насчёт сообщения про твоего отца на сайте совета, — начала она. — Я должна… я хочу… спросить у тебя, Стюарт: это ты написал?
Чтобы набраться смелости предъявить ему обвинение, ей потребовалось несколько дней, и Пупс подготовился.
— Нет, — ответил он.
Возможно, более аутентично было бы сказать «да», но с какой стати он должен оправдываться?
— Не ты? — переспросила она тем же тоном.
— Нет, — повторил он.
— Понимаешь, очень и очень ограниченное число людей знает про папины… что его беспокоит.
— Это не я.
— Сообщение появилось в тот самый вечер, когда вы повздорили и папа тебя…
— Сказал же, это не я.
— Стюарт, ты ведь знаешь, он болен.
— Ты много раз говорила.
— Да, я много раз говорила, потому что так оно и есть! Он ничего не может с собой поделать… у него тяжёлое психическое расстройство, которое причиняет ему бесчисленные страдания и беды.
У Пупса запищал мобильник: пришла эсэмэска от Эндрю. Пупса словно ударили под дых: Арф уезжает навсегда.
— Стюарт, я с тобой разговариваю…
— Знаю… что?
— Все эти сообщения… про Саймона Прайса, про Парминдер, про папу… эти люди тебе знакомы. Если за всем этим стоишь ты…
— Говорю тебе, это не я.
— …то ты наносишь людям огромный вред. Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням, Стюарт.
Пупс пытался представить себя без Эндрю. Они знали друг друга с четырёх лет.
— Это не я, — сказал он.)
Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням.
Сами виноваты, с презрением размышлял Пупс, сворачивая на Фоули-роуд. Жертвы Призрака Барри Фейрбразера погрязли во лжи и лицемерии, а тут их вывели на чистую воду. Безмозглые тараканы, бегущие от яркого света. Они понятия не имеют, что такое реальная жизнь.
Пупс увидел хибару, перед которой на траве валялась лысая автомобильная покрышка. Он заподозрил, что это и есть жилище Кристал, и, проверив номер дома, понял, что не ошибся. Сюда его занесло впервые. Ещё пару недель назад он ни за что не согласился бы увидеться с ней в этой лачуге во время школьного перерыва на обед, но теперь обстоятельства изменились. Он сам изменился.
Поговаривали, что у Кристал мать — проститутка. А уж наркоша — на все сто. Кристал сказала, что дома никого не будет: мать пойдёт в «Беллчепел» на очередной укол метадона. Не замедляя шага, Пупс прошагал по садовой дорожке, но неожиданно его обуяло беспокойство. Из окна спальни Кристал следила за его приближением. Она закрыла все двери на нижнем этаже, чтобы он не увидел ничего, кроме прихожей, и заранее перенесла весь хлам частью в гостиную, частью на кухню. Грязный ковёр был местами прожжён, обои — в пятнах, но тут уж она ничего не могла поделать. Хвойный аэрозоль закончился, но Кристал нашла какой-то отбеливатель и побрызгала на пол в ванной и на кухне, где воняло сильней всего.
Когда Пупс постучал, она сбежала вниз. У них было мало времени; к часу могли вернуться Терри и Робби. Но долго ли умеючи детей строгать?
— Салют, — сказала она, открывая дверь.
— Всё путём? — Пупс выпустил дым через ноздри.
Он сам не знал, что ожидал здесь увидеть. На первый взгляд дом изнутри показался ему закопчённой пустой коробкой. Мебели не было вовсе. Закрытые двери впереди и слева имели зловещий вид.
— Мы здесь одни? — уточнил он, перешагивая через порог.