Стендаль оставил многочисленные признания о себе самом, им написаны пространные исповеди; так же, как позднее Ницше, в своем положении чужака он видел и высокое отличие и трагедию, неустанно, в сотнях различных форм он оправдывался перед потомками, объясняя свое бытие и мышление.
Два великих романа Стендаля «Красное и черное» и «Пармский монастырь» по праву являются самыми известными и любимыми из его сочинений. Из остальных же лишь одна книга — «О любви» — нашла читателей в довольно узком кругу поклонников Стендаля, которые ценят ее даже больше, чем романы. Эти три важнейших произведения вполне можно отнести к одной категории — Стендаль воплотил в них свой идеал любви. Истории любви Сореля к мадам Реналь в «Красном и черном» и любви Фабрицио и Клелии в «Пармском монастыре» принадлежат к самым прекрасным, самым искренним и волнующим повествованиям о любви в мировой литературе. Стендаль, тайный романтик, недоверчивый и чувствительный человек, всегда готовый укрыться за иронией и холодной рассудочностью, не имел в жизни иной веры, кроме веры в любовь, в возможность безграничной героически сильной страсти между мужчиной и женщиной. Он неустанно искал встречи с такой страстью в жизни, и так же неустанно искал ее в художественной литературе всех времен, прежде всего — в итальянских хрониках; эту идеальную страсть, всепоглощающую, готовую с величайшей радостью идти на любые жертвы любовь Стендаль в двух больших романах живописал с изумительной пылкостью и чистотой. Эти истории любви стали вершиной его мастерства и его чувства. Третью книгу он подготовил и великолепно начал — роман «Люсьен Левен», оставшийся незавершенным.
Зато «Люсьен Левен» стал политическим романом из жизни Франции после Июльской революции, и в нем, как справедливо отмечает один из издателей, прослеживаются многочисленные параллели с жизнью сегодняшней Германии. Правда, у Стендаля, когда он обращается к политике, нет того, что, несмотря на суховатую холодность стиля, превращает его чисто психологические романы в пылающее пламя, — нет веры. В политической и общественной жизни Франции своего времени Стендаль видел только упадок и разложение — революционные идеи и веру в освобождение народа он никогда не считал по-настоящему жизненными. Поэтому «Левен» захлебнулся в пессимистических, хоть и исполненных с поразительным мастерством описаниях своего времени.
Это показательно для недоверчивого нелюдима, презирающего свое время, как показательно и его отношение к Наполеону, о котором он написал чудесную книгу. Свое восхищение Наполеоном Стендаль ясно осознал лишь после падения императора, а открыто высказал — спустя несколько лет после его кончины. В Наполеоне, как только тот сошел с мировой сцены, Стендаль увидел воплощение своего жгучего, тайного идеала, увидел то, чего так остро не хватало той эпохе и ее людям, — возможность героизма. Помимо классических долговечных ценностей, какие представляют собой оба законченных романа Стендаля, читатель, наделенный психологической чуткостью, открывает для себя и в остальном его творчестве бесконечное богатство удивительных и драгоценных вещей. Его произведения, подписывавшиеся различными псевдонимами, изобилуют откровениями и самооправданиями, образуя в высшей степени органичный, четко выстроенный микрокосмос, центром которого является душа Стендаля, эта в высшей степени чувствительная, пугливая и недоверчивая, втайне гордая душа непонятого человека и нервнобольного, ведущего непрерывную борьбу со всем светом и с самим собой, сражающегося за то, чтобы его чужеродность, его неповторимость не считались только болезнью и чудачеством. Быть может, ни один гениальный чудак не разрабатывал миф своей души так кропотливо и глубокомысленно, как Стендаль, этим он часто напоминает Ницше и еще одного одиночку, во всем остальном — своего полнейшего антипода — Кьеркегора.
Жизнь всегда права. То, что кажется ценным, чаще всего проходит, не оставив следа в истории, но в то же время, история снова и снова извлекает ценное из забвения. Вот и Стендаль, некогда забытый, сегодня — один из великих европейских писателей, его снова издают, переводят, пишут книги о его жизни. Часть его творчества остается бессмертной.
1922
«ИТАЛЬЯНСКИЕ ХРОНИКИ» И НОВЕЛЛЫ
Здесь мы узнаем великого Стендаля с чрезвычайно характерной стороны, ибо глубокое восхищение гуманизмом и мировоззрением Ренессанса у него, поклонника Наполеона, затем разочаровавшегося в своем кумире, порождено глубочайшим чувством — пониманием своего сокровенного существа, которому был отвратителен французский модный дух той эпохи. То, как Стендаль изучал и использовал рукописные старинные итальянские хроники, характеризует и все его творчество: наперекор стилю и моде своего времени, он жадно отыскивает в хрониках самые откровенные, начисто лишенные сентиментальности описания наивно самовластного ощущения жизни. Несколько раз он гениально применил этот стиль и в своих художественных произведениях, например, в оставшейся, к сожалению, незаконченной новелле «Шевалье де Сент-Имье», одной из самых смелых и живых во всей французской литературе. Но и в произведениях, которые являются лишь переводами и обработками старых документов, очевидна все та же непререкаемая воля к стилю. Итальянские хроники и новеллы делают наше знание Стендаля существенно более глубоким.
1921
«ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ»
Вся эпоха парижского модерна не создала ничего, хотя бы приблизительно столь же великого. Удивительный роман, великолепный язык которого, конечно, не передают переводы, легко раскритиковать с различных точек зрения и даже высмеять — ибо он не свободен от дешевых романных затей. И все-таки невозможно читать его, не испытывая изумления и глубокой взволнованности. Французы уже сотни раз высказывали скучную мысль, что задача романа — представить нам частицу истории культуры, быть зеркалом общественной жизни и нравов. Однако в одном отношении французы не отличаются от других народов: величайшие творения духа и у них именно те, в которых, пусть даже они облачены в точнейшим образом воссозданные костюмы определенной эпохи, внешняя сторона бытия и все события становятся прозрачной маской, за которой видится леденящая, как взгляд Медузы, древняя загадка жизни. Какое нам дело до эпохи Одиссея или до времени Гамлета? Одиссей — не грек, живший в таком-то веке, происходивший из таких-то мест, он просто человек, который в бесконечно долгом странствии с его радостями и опасностями, то преисполняясь отваги, то приходя в отчаяние, с вечной тоской на сердце, ищет обратный путь на родину.
Неизвестно и, по существу, не важно, сознательно ли Флобер создал не картины нравов и общества, а картину самой жизни. Его герой Фредерик Моро, восемнадцатилетний молодой человек, который собирается изучать право, для нас не важен. Он довольно незначителен, не лишен дарований, но у него нет ни таланта, ни сильного характера, и его воззрения на жизнь, науку, дружбу, политику, любовь нам решительно не интересны. Он получает богатое наследство, и это окончательно парализует его волю и энергию, позволяя бесцельно плыть по воле волн, но мы и теперь следим за ним вполне равнодушно. И его друзья, за единственным исключением, люди неприятные и незначительные. Ни юный Моро, ни кто-либо из его окружения не совершают замечательных поступков или преступлений, не переживают чего-то необычайного и, собственно говоря, не заслуживают того, чтобы его жизнь увековечил писатель. Действие образуют довольно растерянные блуждания «героя» между несколькими женщинами и друзьями.