Немец улыбнулся.

– Конечно. Вы не сможете упустить такой случай.

– И что будет, если я проиграю?

– Вы зарядите револьвер одной пулей, крутанете барабан, а затем выстрелите себе в сердце. Как видите, у вас будет пять шансов против одного уцелеть.

– А какой вам резон от моей смерти?

– Я хочу добыть кольцо. А вы постоянно путаетесь у меня под ногами и ужасно мне надоели. Если вас не станет, я вздохну свободней.

– Ну что ж…

Маяковский протянул руку к полке и сгреб затертую колоду.

Немец посмотрел на засаленные карты и покачал лысой головой.

– О нет. Так не годится. У нас слишком серьезная игра. – С этими словами он сунул руку в карман пальто и выложил на стол новенькую, запечатанную колоду.

– Так у вас с собой? – усмехнулся поэт. – А откуда я знаю, что они не крапленые?

– Если вы сомневаетесь, я могу сходить и купить другую, – предложил немец немного обиженным голосом. – Но вы ведь мне все равно не поверите.

– Ну, так я сам могу сходить, – сказал Маяковский.

Гость пожал широкими плечами:

– Не возражаю. Готов ждать столько, сколько скажете. И заметьте, в отличие от вас я полностью вам доверяю.

Маяковский хмуро смотрел на немца и раздумывал. Доверять – не доверять? Наконец он принял решение.

– Черт с вами. Давайте сюда вашу колоду. Вы это у нас покупали?

Немец терпеливо ждал, пока поэт проверял целостность упаковки. Наконец с проверкой было покончено. Маяковский сковырнул ногтем упаковку, сдернул ее, смял в пальцах и швырнул в холодный камин.

– Во что играем? – спросил он.

– Я обожаю скат и доппелькопф, – ответил немец.

– А я люблю покер, – заявил поэт.

Гость добродушно улыбнулся.

– Покер так покер. Ставки сделаны, торговаться не будем. Открываемся после прикупа. Идет?

Маяковский ухмыльнулся, пыхнул вбок папиросой, дал гостю подснять и быстро раздал карты.

– Кстати, уважаемый херр, я совсем забыл, как ваша фамилия. Не напомните?

– Конечно. Меня зовут Ганс Риттер.

– А кто та цыганка, про которую вы спрашивали и которую я давеча встретил на мосту?

– Цыганка? Ах, цыганка. Если это та, о ком я думаю, то она зовет себя Сивилла. Она международная преступница, аферистка высочайшего класса. В Германии и во Франции на нее объявлен розыск. Вам не обязательно меня слушаться, но все ж таки возьмите себе на заметку: если встретите ее где-нибудь, не вступайте с ней в контакт, а бегите как можно дальше.

– Мир жутко тесен, – сказал Маяковский.

– Просто Сивилла обожает гулять по ночам, как и вы. Ночами прохожих на улицах мало, все на виду.

– Особенно если учесть отсутствие фонарей, – насмешливо сказал Маяковский. – Будете прикупать?

– Да. Две карты, пожалуйста.

Прикупив, герр Риттер посмотрел в свои карты, и лицо его слегка дрогнуло. Это не укрылось от цепкого взгляда поэта.

– И она передернулась, как в оркестре мотив, – насмешливо прошептал он и перекатил папиросу в другой угол рта. – Я тоже прикуплю. Три штуки.

– Извольте, – ответил на это немец и, прищурив глаза, внимательно посмотрел на Маяковского.

3

Набросив на голые плечи шаль, Лиля подошла к столу, взяла папиросу и закурила. Посмотрела в окно. На улице было темно, падал снег.

– Снег идет, – сказала Лиля тихо.

В темноте у нее за спиной скрипнула кровать. Андрей подошел сзади и обнял ее за талию.

– Ты моя, – тихо сказал он и поцеловал Лилю в шею.

Лиля поежилась.

– У тебя холодный подбородок, – сказала она. – И ты колешься.

Руки Андрея легли ей на груди.

– А ты теплая, – сказал он. – Ты мой теплый зверек. Ведь мой?

– Твой, твой, – откликнулась Лиля и затянулась папиросой. Вспыхнувший огонек осветил ее белое, холодное лицо с горячими пятнами глаз.

Андрей провел губами по ее щеке, поцеловал в мочку уха. Лиля снова поежилась, улыбнулась.

– Перестань. Щекотно.

– Я тебя люблю, – сказал Андрей. – Я очень тебя люблю, понимаешь? Я бы все отдал, чтобы каждую ночь целовать твои губы.

Лиля зашептала, задумчиво, холодно:

Губы дала. Как ты груба ими.

Прикоснулся и остыл.

Будто целую покаянными губами

в холодных скалах высеченный монастырь.

– Значит, тебе понравилась эта ночь? – спросила она, усмехнувшись.

– Шутишь? Милая, это самая счастливая ночь в моей жизни!

Лиля повернулась к Андрею, обхватила пальцами его подбородок и повернула его лицо так, чтобы на него падал свет от уличного фонаря. Вгляделась в его глаза.

– Молодой, – сказала она. – Совсем молодой. Ты и правда меня любишь?

– Если ты прикажешь мне выпрыгнуть в окно – я выпрыгну, – абсолютно серьезно произнес Андрей.

– Здесь второй этаж, а внизу сугробы снега, – с насмешливой улыбкой сказала Лиля. – Такой прыжок ничего не стоит. Поэтому ты такой смелый?

Андрей взял ее руку и по очереди поцеловал все ее пальцы. Сжал их в руке.

– Что же мне для тебя сделать, милая? – спросил он дрогнувшим голосом. – Как мне доказать?

Лиля помолчала, затем сказала:

– Подари мне что-нибудь в знак своей любви. Когда меня любил Маяковский, он дарил мне самое дорогое, что у него было, – стихи. А что можешь подарить ты?

– Все, что захочешь! – горячо заверил ее Андрей.

Лиля покачала головой.

– Все мне не нужно. Подари мне кольцо, которое тебе отдала мать.

– Кольцо? – Лилина рука выскользнула из его разом почерствевших и похолодевших пальцев. – Но я не могу! Я обещал матери всегда хранить его при себе. Ведь это кольцо ей подарил…

Лиля положила пальцы ему на губы.

– Я знаю. Знаю, кто подарил. А ты подаришь его мне, правда? Ведь ты любишь меня так же, как он любил ее.

– Тот, кто подарил маме это кольцо, очень много сделал для меня. Я хочу выучиться и стать инженером. И я стану им. Во многом благодаря ему. Понимаешь, для меня он не просто вождь пролетариата, для меня он… ну, как настоящий отец. И я люблю его так же, как любила его моя мать.

– Он гений.

– Да, гений. Но для меня он просто близкий человек. Наверно, я зря так говорю. Даже точно зря. Ну, кто я такой, чтобы так говорить!

Андрей несколько секунд всматривался в Лилино лицо, но ничего не смог разглядеть, лишь мерцание глаз. Но выдержать это было невозможно. Андрей вновь схватил руку Лили и вновь покрыл поцелуями ее теплые пальцы.