После чего вся четверка повернулась и величественно покинула зал.
Снова оставшись в одиночестве, Пильсбери вздохнул и пробормотал:
– Russian girls… Ты светлая звезда таинственного мира… Very beautiful…
Подошел официант с закусками и принялся выставлять на стол большие тарелки с икрой, хрящами и красиво нарезанными ломтиками рыбы. Управившись с тарелками, он поставил на стол большую, широкую бутылку с водкой.
– Это все мне? – изумленно спросил Пильсбери, глядя на водку и закуски.
– Именно так-с, – поклонился официант. – Когда покончите с закусками – дайте знак, и я принесу горячее!
Официант набросил на руку полотенце, повернулся и удалился – быстрый, вежливый, предупредительный.
Через час Гарри «отвалился» от стола, чувствуя, что вот-вот лопнет от съеденных блюд. Водки он не выпил и половины, хотя уже чувствовал себя пьяным.
«Такие обеды не для моей комплекции, – подумал он, морщась от тяжести в животе. – Надо бы пройтись пешком, встряхнуться».
Американец расплатился с официантом и собрался подняться из-за стола, когда к нему подскочил другой лакей с маленьким серебряным подносиком на растопыренной ладони.
– Господин Пильсбери? – осведомился он у американца.
– Да, это я, – ответил Пильсбери несколько удивленно.
– Приказано передать вам лично в руки, – сказал лакей и протянул американцу поднос, на котором лежал белый конверт.
– От кого? – поинтересовался Пильсбери.
– Не могу знать, – ответил лакей.
Поскольку лакей назвал имя американца, сомнений в том, что этот конверт адресован именно ему, у Пильсбери не было. Поэтому он недрогнувшей рукой взял конверт с подноса, раскрыл его и достал маленький листок бумаги. На всякий случай поднес его к носу – не надушен ли? Листок был не надушен.
Пильсбери немного поскучнел, но тем не менее внимательно прочел послание.
Один король болезнь нашел.
Второй король с ума сошел.
Сгубила третьего дуэль.
Четвертый позабыл про хмель.
В гробах лежат три короля.
Да будет пухом им земля!
Подписи не было. Прочтя послание, Пильсбери быстро посмотрел по сторонам, надеясь поймать на себе взгляд анонимного шутника, который, по всем раскладам, должен был сидеть где-нибудь рядом и наблюдать за реакцией Пильсбери.
Однако никто из посетителей ресторана не смотрел на нашего американца. Пильсбери пожал плечами, поднял взгляд на лакея и спросил:
– Как выглядел человек, который вручил вам это письмо?
– Так ведь… обычно, – ответил лакей. – Шуба, шапка. Лица я, признаться, не разглядел.
– Гм… Хорошо. Полагаю, он тебе заплатил?
– Так точно.
– Чего же ты ждешь?
Из этой реплики лакей понял, что несмотря на идиллическую внешность, молодой человек неплохо знаком с реальностью, по крайней мере с финансово-торговой ее стороной, а потому повернулся и резво удалился.
Американец еще некоторое время сидел за столом, перечитывая записку и размышляя. Потом пожал плечами, спрятал записку в карман сюртука, поднялся из-за стола и покинул зал ресторана с самым безмятежным лицом, напевая при этом песенку:
Хочу быть богатым, с вельможами знаться.
На озере Комо построить палаццо.
С толпой балеринок кутить до рассвета.
Но как же, друзья, мне устроить все это?
Ах, как же, друзья, мне устроить все это?..
Полчаса спустя к дверям гостиницы «Эсквайр», расположенной в небольшом желтеньком особняке, подкатили сани. На присыпанную снегом мостовую сошел грузный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти.
Одет мужчина был прилично, но, пожалуй, не совсем опрятно. Его пальто было далеко не новым и плохо вычищенным. Странная по форме шляпа совсем не соответствовала пальто, более того – она не соответствовала всему облику бородатого господина. Однако на безымянном пальце правой руки господина сверкало кольцо с бриллиантом, ясно говорившее если не о состоятельности его обладателя, то, по крайней мере, об отсутствии нужды и о наличии «свободных средств».
Судя по всему, бородатый господин довольно наплевательски относился к своей внешности. Походка у него была немного неуклюжая и косолапая – с таким же изяществом по мостовой мог выхаживать медведь, обряженный в человеческое платье. Взгляд рассеянный, словно бы затуманенный какой-то постоянной мыслью, точившей его разум.
Однако, когда бородатый господин обращал на что-нибудь взор, туман рассеивался и взгляд его становился умным и проницательным, как у врача, учителя или писателя, – иными словами, как у человека, всему изведавшего цену и понявшего, что цена эта не так уж велика.
В гостинице бородатый господин представился Вильгельмом Стейницем, а на вопрос портье – не немец ли он, ответил, что «нет, не немец, а скорее австриец». Номер он взял не роскошный, но и не бедный. Номер, в котором было все необходимое для жизни – кровать, диван, комод, стол со стулом, камин и две картины, писанные маслом и изображающие сцены из псовой охоты.
В номере Стейниц осмотрелся и пробормотал в бороду:
– Вполне удобно.
Затем дал лакею, занесшему чемодан, на чай, бросил шляпу на комод и прошел к окну.
Окна номера выходили на улицу. Некоторое время Стейниц стоял и считал проезжающие мимо сани, пытаясь найти в частоте их появления закономерность. Он еще шевелил губами, когда дверь у него за спиной скрипнула и нежный женский голос произнес:
– Могу я войти?
Стейниц обернулся и с удивлением посмотрел на девушку.
– Вы кто? – спросил он.
– Я? Горничная. Принесла вам горячую воду для умывания и бритья.
– Ах, да. Я совсем забыл, что в гостиницах существуют горничные. Как вас зовут, моя милая?
– Дуня.
– Дуня, – повторил Стейниц с улыбкой. – Красивое имя. Оно русское?
– Конечно.
– Дуня, я собираюсь пообедать. Но я впервые в вашем городе и ничего здесь не знаю. Если вы посоветуете мне хороший ресторан, я дам вам монету.
– Приезжие господа хвалят «Доминик», – сказала девушка. – Это на Невском, недалеко отсюда.
– «Доминик»? Полагаю, кучеры осведомлены о том, где он расположен, и довезут меня туда? Спасибо, моя милая. Вот вам монета.
Стейниц протянул девушке монету – пытаясь ее взять, горничная выпустила из рук кувшин с горячей водой, и часть воды выплеснулась постояльцу на брюки.