Была прекрасная безветренная зимняя погода, с небольшим морозом — градусов семь, от которого снег под ногами приятно поскрипывал. Снежинки, лениво кружась, укрывали одежду белым холодным мехом. Свежий воздух прогнал остаток алкогольного дурмана, и Женя, невольно залюбовавшись косым дождем снега в фантастическом свете уличных фонарей, замедлила шаг.
— Что произошло, Женя? — требовательно спросила Галя.
Как могла, Женя рассказала о случившемся.
— Блюмкин тебя изнасиловал, — подвела итог Галя. — Почему ты не кричала, не звала на помощь? Я думаю, он бы сразу отстал, твое молчание подстегивало его.
— Не знаю, Галя. Я ни о чем не думала. Возможно, была слишком пьяна, чтобы правильно оценить ситуацию.
— А может, Женя, ты этого хотела?
Женя не ответила и ускорила шаг. Ночью ей приснился Блюмкин. Он был нежен, они занимались любовью, и ей было очень хорошо. Проснулась среди ночи, и так тоскливо стало от одиночества, от холодной постели. Ей захотелось чуда… Вот-вот раздастся звонок в двери, и придет Яша. Скажет, смущаясь (что на него непохоже), что с Татьяной произошел разрыв и он пришел сюда, потому что ночевать негде. Она сделает вид, что смертельно обижена случившемся. Потом Галя постелет у нее в комнате, хотя бы на полу, но ей станет его очень жаль… Выдуманный образ никак не вязался с Блюмкиным реальным: скорее, если даже он и уйдет после скандала от Татьяны и явится сюда, то поведет себя по-другому. Заявится, конечно, смертельно пьяным, не заметит ее обиженного вида, лишь спросит, где постель, упадет на нее и крикнет: «Женя, что ты там копаешься! А ну иди сюда…» А когда ему надоест звать, встанет и грубо потащит ее на кровать…
Женя решила встать, чтобы попить, и вдруг услышала из комнаты Гали странные звуки. Прислушалась и поняла, что та плачет.
«Пойти к ней и успокоить?» — подумала Женя, но решила, что не стоит. Любовью, как и горем, нужно переболеть, другого средства от нее нет. И чем острее будет проходить заболевание под названием «любовь», тем скорее наступит выздоровление. Процесс долгий и мучительный, но небезнадежный.
Чуда не произошло. Ни этой ночью, ни в следующую Блюмкин не появился в квартире Бениславской. А через две недели она увидела его — чем-то занятого, бегающего по кабинетам. Здесь Блюмкина знали все, в коридорах опасливо жались к стене, когда он порывисто, словно вихрь проносился мимо. В стенах этого учреждения он преобразился. Исчезла его барская надменность, излишняя болтливость. Он выглядел целеустремленным, напористым человеком, занимающимся важными делами, ценившим время, и если задавал вопрос, то требовал конкретный ответ. Из его лексикона в беседе с руководством была исключена фраза «Это невозможно сделать», он постоянно искал пути, как выполнить задание. Жене было понятно, за что ценят Блюмкина — за его неуемную энергию, подчиненную достижению цели любыми путями. Он был трудоголиком и порой сутками работал над решением проблемы. Но если отдыхал, то тоже с полной отдачей — громко, шумно и порой безобразно.
Теперь, работая в ГПУ, она кое-что еще узнала о предыдущей деятельности Якова Блюмкина. В Украине, во время гражданской войны, он одно время командовал бригадой в боях с белогвардейцами, затем руководил карательными отрядами, проводящими «чистку» в Крыму после освобождения от войск Врангеля (было уничтожено более сорока тысяч пленных офицеров), участвовал в разгроме и «чистке» бывших «союзников» — анархистов армии батька Махно, с эскадрой под командованием Раскольникова совершил рейд по захвату иранского города-порта Энзели и скрывающихся там кораблей бывшей флотилии Врангеля. Когда вспыхнуло восстание против иранского шаха, принял участие в качестве советника, затем подготовил свержение Кучук-хана и создание советской иранской республики, а также иранской коммунистической партии, стал членом ее ЦК. Одно время был военным советником в Китае, затем в Монголии, боролся с бароном Унгерном. Действовал всегда решительно, жестко и жестоко.
У Жени голова пошла кругом от всей этой информации. С одной стороны, Яков — герой революции, с другой — палач, у которого руки не то что по локти в крови, а гораздо выше.
При каждом возвращении в Москву Блюмкин вел богемный образ жизни, покровительствуя поэтам-имажинистам, при необходимости спасая от подвалов Лубянки. Жизнь и деятельность Якова Блюмкина заслуживала двойственной оценки, таким же было и отношение к нему Жени. С одной стороны, она его почти ненавидела, а с другой — ее к нему тянуло. И она никак не могла разобраться, чего было больше: ненависти или влечения, может, даже любви?!
Ее бесило его невнимание — ведь должен был подойти, расспросить, как она выбралась из Украины, почему оказалась здесь! А он проходил мимо, словно она была обычным сотрудником, с которым ничего не связывало в прошлом.
Работы у Жени было очень много, часто приходилось засиживаться до позднего вечера и возвращаться домой ночью.
Когда появлялось время, она составляла Гале компанию на вечерах поэзии. Иногда заходили в кафе «Стойло Пегаса», облюбованное имажинистами. Там она как-то увидела Блюмкина и стала свидетельницей безобразной сцены.
В кафе было полно народу. Блюмкин пировал в большой компании, где было немало женщин. Женя с Галей сидели за столиком в самом углу, стараясь не привлечь его внимание. Внезапно поднялся шум, и Женя увидела, что Блюмкин стоит перед столиком возле окна и целится из револьвера в бледного от страха круглолицего полноватого молодого человека в сером костюме. Его уговаривают не стрелять. Наконец он соглашается и возвращается за столик, презрительно бросив на ходу:
— Хамов надо убивать! Иначе ничего не выйдет. Революция погибнет!
От официанта они узнали, что молодой человек, комедийный актер немого кино Игорь Ильинский, начал вытирать ботинки бархатной портьерой, а Блюмкин это увидел и чуть было его не застрелил.
— Неужели он мог это сделать? — удивилась Женя. — Неужели он так изменился?
— Он был таким и прежде, ты просто этого не замечала. Любовь слепа. А может, не было подобной ситуации, чтобы разобраться… Как-то в ресторане, пьяный, он вытащил пачку ордеров и сказал, что ему достаточно вписать туда имя человека и того расстреляют. Потребовал у пьяной компании назвать фамилию, чтобы вписать ее в ордер. Мандельштам подскочил к нему, выхватил ордера и порвал. А потом даже ходил к Дзержинскому жаловаться на Блюмкина. А одной поэтессе Блюмкин даже предлагал поехать с ним, чтобы заняться любовью на трупах расстрелянных… Есенину предлагал поучаствовать в расстреле, чтобы почувствовать, что значит убить человека…
— Выходит, я знала другого человека, а не того, который сидит там, — сказала Женя и увидела, что на колени к Блюмкину взгромоздилась рыжеволосая девица и целуется с ним. — Я хочу отсюда уйти.
— Хорошо. Пойдем, — согласилась Галя.
Они вышли на улицу.
— Галя, тебе не кажется, что мы дуры? — спросила Женя. — Жертвуем собой в ожидании чего-то несбыточного, иногда бывая неискренними даже с самими собой. Ведь на самом деле я приехала в Москву из-за Якова, хотя пыталась объяснить это более вескими причинами. Ты была права: тогда, в ванной, я его хотела и поэтому молчала, понимая, что с его стороны это лишь тяга пьяного мужика к своей собственности, какой я была все это время. После Якова у меня никого не было, если не считать кратковременного романа, если можно его так назвать, на Крайнем Севере с одним ничтожеством. Но это только от одиночества, когда хочется выть, рыдать, рвать на себе волосы, лишь бы изменить что-нибудь. Скажи, разве я дурнушка и не могу рассчитывать на ответное чувство?