Родом Николай был из Василькова, родители не имели средств на его обучение, и только настойчивость и усердие помогли ему получить университетское образование и даже остаться здесь в качестве младшего преподавателя.
Особой радости от открытия захоронения скифа он не ощутил, так как знал, что все полагающиеся лавры достанутся профессору и Василию как руководителям экспедиции, а его доля — это лишь мозоли и тяжкий труд — перелопачивание многих тонн земли. Ко всему прочему, найденное золото грозило многими бедами в столь тревожное время. Он уже ругал себя за то, что убедил отвезти ценные находки профессору. Было бы гораздо спокойнее одному отправиться в дорогу налегке, как предполагалось по первоначальному плану, а Василия оставить охранять скифское золото. Ведь ему самому от этого золота никакой радости, а только смертельная опасность. Но в глубине души он понимал, что ни за что так не поступит с Василием, с которым за это время сблизился и испытывал к нему дружеские чувства, несмотря на то что тот при каждом случае принимал начальственную позу. И было еще нечто непонятное, недавно произошедшее с ним, вызывающее у Николая и страх и восторг.
Когда во время спора он надел на голову золотую диадему, то вдруг весь мир стал другим. Он смотрел на покрасневшее от злости лицо Василия, отчитывавшего его, и каким-то внутренним взором одновременно увидел множество всадников, несущихся по степи, и от топота их копыт содрогалась земля. Это было необычно, совсем не так, как в синематографе. Он слышал ужасающий звук, сопровождавший их движение, видел экипировку воинов до мельчайших деталей, даже улавливал вонь от разложившихся частей тел — рук и голов, которые это воинство несло на шестах вместо стягов. Один вид этого грозного войска вызвал у него смертельный ужас, а затем все исчезло и до сознания с трудом дошли слова Василия.
После Николай долго раздумывал над происшедшим с ним, но удержался и не поделился этим с Василием. Утром, только Василий отправился на раскопки, он достал диадему и надел ее на голову, но видения, как в прошлый раз, его не посетили. Вскоре пришел Тимоха и рассказал о бандитах.
Николай стал спешно упаковывать золото из захоронения, но не смог положить туда золотую диадему. Она его манила не своей исторической или материальной ценностью, а чудом удивительного видения, которое ему вновь хотелось пережить. Золотую диадему он спрятал на себе, под рубахой, припеленав ее к телу льняным полотенцем, сразу от этого пополнев. Это не было кражей, в таком случае он взял бы себе больше золотых предметов. Николай ощущал приятную тяжесть золотого обруча, и это вызывало в нем необычное чувство сродни возбуждению от прикосновения к обнаженной женщине. И как с любимой женщиной, он уже не мог расстаться с древней диадемой.
Без сомнений, Василий, как только они окажутся в безопасном месте, сразу обнаружит пропажу самой ценной находки, но последствия этого проступка Николая не волновали. Важно было то, что диадема у него, и он ее никому не отдаст, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Как поступит в дальнейшем, когда они приедут в Киев, Николай не загадывал. Он без сожаления расстанется с должностью младшего преподавателя и научной карьерой, рассчитывая взамен получить нечто более важное. Что именно? Этого он и сам не знал, но был уверен, что не пропадет в раскручивающемся водовороте революционной неразберихи.
Свой проступок Николай не отнес к проискам лукавого, так и норовившего подтолкнуть христианина к нарушению Божьих заповедей, а воспринял его как некое озарение.
* * *
Тимоха то и дело подгонял Вороного, спеша доставить «ерологов» на железнодорожную станцию, хотя понимал, что туда они смогут добраться лишь затемно — уж слишком поздно выехали. Как ни крути, а придется на станции ночь коротать, чтобы не ехать по темноте обратно. По уму было бы поехать на станцию утром, пораньше, но известие о появлении бандитов в соседнем селе и чувство ответственности за своих постояльцев, к которым он привязался, вынудили его отправиться в дорогу в столь неурочное время. Эти «ерологи» хоть и блаженные от своей учености, но добрые христиане. С собой он захватил берданку, которая могла послужить защитой лишь от дикого зверя — за годы войны расплодилось волчье племя, — но не от вооруженных бандитов.
Узкая грунтовая дорога, закончив петлять среди ухоженных крестьянских полей, вышла на просторы степи и тут же затерялась. Движение телеги сразу замедлилось, а тряска усилилась. Василий соскочил с телеги, чей дребезг не давал ему сосредоточиться, и пошел рядом. Ему тут же стало спокойнее, но идти по неровной почве быстрым шагом было нелегко, и мысли, вместо того чтобы вернуться к задуманной статье о найденном скифском захоронении, перескочили на древних кочевников вообще. Этому способствовала широко раскинувшаяся дикая ковыльная степь, которая, казалось, не имела конца края, степь с множеством укромных балок, оврагов и небольших возвышенностей, называемых здесь Могилами.
А если это народное название правильно передает их суть? Может, не только в рукотворных курганах надо искать следы прошлого, но и в них? Сколько тайн и будущих находок хранит степь, ожидая своего исследователя! Василию было жаль, что с каждым годом дикая степь, беспощадно распахиваемая человеком, катастрофически уменьшается, и не факт что будущие находки попадут в руки археологов, а не людей несведущих и ценящих лишь драгоценные металлы, из которых они сделаны, все прочее безжалостно уничтожающих. Может, пройдет не так много времени, и Дикое поле в первозданной красе можно будет увидеть только на заднем дворе Екатеринославского краеведческого музея, о чем позаботился профессор Дмитрий Яворницкий. И перед затуманенным взглядом Василия просторы степи ожили — по ним начали нестись на небольших, но очень выносливых лошадях грозные бородатые всадники в остроконечных кожаных шапках, вооруженные копьями и короткими мечами, несравненные стрелки из лука, использующие для вытирания рук скальпы врагов.
— Всадники! — ворвался в его фантазии испуганный голос Николая. — Нас догоняют!
— Кто — скифы?! — радостно воскликнул Василий, еще не вернувшийся из мира грез в действительность.
— Боюсь, что вы правы, — скифы, но только современные. — Голос у Николая дрогнул — его страхи материализовались в реальность, и у него было такое чувство, как будто он сам в этом виноват.
Василий насчитал семь точек, быстро увеличивающихся в размерах.
— Э-эх! — только и сказал Тимоха, оглянувшись, и скомандовал: — Садись, еролог! Авось Бог поможет и не даст пропасть христианским душам!
— Может, это не бандиты? — с надеждой спросил Василий, но на телегу залез.
Тимоха прошелся кнутом по спине Вороного, тот с укором обернулся, но ходу прибавил. Явно не приспособленная для быстрой езды телега качалась из стороны в сторону, подпрыгивала, иногда на ухабах угрожающе наклоняясь, так что пассажирам приходилось крепко держаться, чтобы не выпасть. Несмотря на все старания Тимохи, грозные пощелкивания кнутом, усилия Вороного на пределе возможного, расстояние между ними и всадниками быстро сокращалось, но впереди уже показалась лесопосадка, за которой начинались огороды, а дальше виднелись жилые постройки, приютившиеся возле самой станции. Тимоха слышал, что там находится карательный отряд германцев, прибывший туда для наведения порядка после проведенной рабочими стачки. Те заблокировали паровозное депо сброшенным с рельсов паровозом, так что эшелоны с зерном и скотом не могли отправиться в Германию. Тимоха с удовлетворением отметил, что они успевают достичь станции раньше, чем…