— Замолкни, Сара! — На открытую веранду второго этажа вышла Вера в легком ситцевом платье.
Толстая девка хотела ответить как следует, но поперхнулась яблоком и закашлялась, согнувшись вдвое.
— Кто вы?
Вера уставилась на Прохора, нервничавшего из-за присутствия безостановочно кашляющей девицы, изо рта которой летели кусочки недожеванного яблока и брызги слюны. Он не хотел раскрываться при этой толстухе, которая обязательно будет чесать языком о нем всем знакомым и незнакомым.
— У меня к вам дело…
Тут лицо у Веры изменилось, в ее глазах вначале читалось недоумение, затем они радостно заискрились. Или ему это только показалось?
— Проходите ко мне наверх. Сара, дай дорогу.
Толстая девица тем временем пришла в себя, но не спешила сходить с лестницы. Она будто ощупывала Прохора своими глазенками. Прохор, взяв ее под локотки, переставил, освободив себе дорогу.
— Ты такой мешочник, как я царица Савская, — заявила девица, но Прохор молча прошел мимо нее.
Оказавшись в комнате Веры, больше напоминающей чулан, Прохор хотел было обнять девушку, но та ускользнула от него. Это ему не понравилось — не так давно она была счастлива от того, что он обратил на нее внимание и дарил подарки. Он даже переговорил «по-свойски» с директором театра — тот сразу пообещал Вере главную роль в новом спектакле.
«От меня не убежишь!» — подумал он, поймал девушку и рухнул вместе с ней на кровать. Его лицо оказалось напротив лица Веры, и ее новый взгляд ему тоже не понравился. Раньше она смотрела на него с восхищением, а сейчас чуть ли не с презрением. «Прошла любовь — увяли лютики. Ты самая настоящая гулящая девка, разве только на панели не стоишь! Со мной была из-за выгоды, а сейчас, видимо, нашла другого кота!» Эти мысли разбудили в нем злость, и он даже не знал, чего сейчас больше желал: ее тела или выпустить пар — дать выход злости. «Отлупить ее, что ли?»
— Вначале ты вымоешься и побреешься — от такой щетины у меня на щеках красные пятна появятся. — Вера попыталась высвободиться из-под его большого и сильного тела.
— Помыться — дело хорошее. А с бородой придется повременить, Вера.
И он, слегка приподнявшись, задрал платье почти до шеи и начал было рвать на ней тонкое белье. Перед его глазами замелькали красные круги, так он был возбужден после долгого воздержания.
— Подожди, я разденусь, — охладила его горячность ледяным тоном Вера. — Белье денег стоит — а такое еще и найти надо.
Он с трудом взял себя в руки и дал ей встать, внимательно наблюдая за ней, готовый в любой момент вновь накинуться. Но Вера, как и обещала, сбросила платье, аккуратно его повесила и сложила свое белье, а затем легла под него. Она была демонстративно холодна, и этим испортила все удовольствие Прохору, которому вспомнились безумные, ненасытные ночи с ней, когда она шептала слова любви и страсти. Теперь она была ледяная, словно труп. В нем снова вспыхнула злость, он уже ненавидел эту бесталанную актрисишку, мнящую себя бог знает кем. Но сейчас он от нее зависел — ему нужна на первое время крыша над головой и свобода действий.
— Прости, не сдержался. Очень соскучился по тебе. Как увидел — голову потерял, — произнес он делано виноватым тоном.
— Что за маскарад на тебе? Ну, мужик мужиком!
Прохор рассказал ей о гибели Григорьева и своих мытарствах.
— То, что Григорьев погиб, я знаю. Что думаешь делать?
— Хочу связаться со здешними анархистами — знаю, что они есть в профсоюзе железнодорожных рабочих.
Взгляд Прохора остановился на открытой газете, и он даже слегка присвистнул от удивления.
— Чека производит расстрелы и печатает списки в газете? Ого — пятьдесят человек! Хотя они — буржуи, дворяне, в общем, контра. А я думал, что у Онищенко [36] для этого кишка тонка!
— Уже не он, а Саджай. А в помощники Дзержинский прислал ему своего секретаря, с группой московских чекистов, вот они и наводят порядок. Так что ты зря приехал сюда — рискуешь жизнью. Такие списки каждый день в газетах печатаются, и там не только буржуазия, а и те, кто советскую власть предали.
— Откуда ты все это знаешь?
— Так весь город гудит, разговоры только об этом.
— А как у тебя в театре? Получила главную роль в новом спектакле?
— Я ушла из театра. Работаю машинисткой в конторе, связанной с обеспечением продовольствием. Хороший паек.
— За три месяца ты здорово изменилась, Вера. Судя по тому, что услышал от той толстухи, ты здесь не живешь?
— Я перебралась в общежитие — оттуда ближе к работе, а здесь иногда бываю. Ты меня случайно застал.
— Буду надеяться, что это счастливый случай… Я пару дней у тебя здесь поживу — не возражаешь?
— Да нет. — Тень улыбки пробежала по лицу Веры. Она начала одеваться. — А помыться тебе все равно не помешает. Я принесу таз с теплой водой.
— Вода — это здорово! Вера, помнишь мраморные ванны «Лондонской»? А теперь — та-аз!
— Жизнь переменчива, и всегда на поверхности обычно плавает только дерьмо.
— Ты стала философом, Вера.
— Это лишь проза жизни… Я пошла за водой.
Через час Прохор, чистый и взбодрившийся, уже более оптимистично смотрел на мир. Вере надо было отправляться по делам, а заодно она собиралась принести из общежития немного продуктов, чтобы ее гость не умер с голода. У Прохора тоже было одно очень ответственное дельце, но он не стал посвящать в него Веру.
Его путь лежал в центр города, на Преображенскую, к ювелиру Либерману, с которым познакомился во время предыдущего пребывания в Одессе. И это было не просто знакомство, Прохор фактически спас Либермана, причем одним лишь своим присутствием.
Он тогда находился в ювелирной лавке, выбирая Вере в подарок золотые сережки, а в это время влетели трое пьяных григорьевцев, намереваясь провести у буржуя «реквизицию». Увидев в лавке начальника охраны Григорьева, они сразу сникли и поспешили убраться восвояси. Перепутанный Либерман подарил Прохору выбранные сережки, а к ним и колечко.
Ювелирная лавка Либермана, помещавшаяся на первом этаже двухэтажного дома, оказалась закрытой, но Прохор знал, что тот живет в этом же доме на втором этаже. Ворота во двор тоже были закрыты, а когда Прохор стал звонить, появился дворник со свирепым лицом.
— Чего надо, быдлота?!
— Либерман требуется. — Прохор еле сдерживал себя, чтобы не сунуть тому под нос наган.
— Для чего?
— Не твое холуйское дело! Иди зови хозяина!
— Да я тебя!.. — Дворник вытащил суковатую палку, видно, припасенную для таких посетителей, и стал ключами открывать ворота.