— Так что ты говорил о немецкой культуре и порядке? — издевалась над мужем Роза Генриховна. — Ты должен вынести из дома все ценности и провизию, стать на учет на бирже и трудиться, чтобы заработать на скудный паек, которого вряд ли нам будет хватать. Одним словом, «орднунг» — новый порядок!
Через неделю взлетела на воздух гостиница «Континенталь», где размещался штаб немецкого гарнизона и находилось много немецких офицеров. Затем начались взрывы по всему Крещатику и прилежащим улицам. Взрывы продолжались несколько дней. С удивительной избирательностью взрывались здания в центре города, облюбованные немецкими офицерами для жилья и работы. «Сатиновое радио» Евбаза распространило слух, что взрывы производятся дистанционно, как только подпольщики узнают, что в заминированный дом вселились гитлеровцы.
Дым от пожаров заслонил солнце, им буквально пропитались и стены, и обстановка квартиры. Было трудно дышать, одолевала головная боль. Люба не удержалась, вышла из дому и дошла до Прорезной. Внизу бушевало пламя, казалось, что главная улица города, Крещатик, навеки исчезла в огне. Испугавшись, что пламя перекинется на другие здания и дойдет до Чкалова, она поспешила вернуться в квартиру, чтобы рассказать о надвигающейся беде. За спиной она услышала шум моторов и взрывы.
Пожар до дома Ройтманов не дошел — немецкие саперы действовали с грациозностью слона в посудной лавке — они локализовали пожар, подорвав соседние дома, и тысячи людей остались без жилья.
— Немецкая культура! — гневно бросила Роза Генриховна, вернувшись с улицы и неся в руках сорванный со стены очередной приказ. — Ты только послушай: «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник, 29 сентября 1941 года, к восьми часам утра на угол Мельниковой и Дегтяревской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и пр. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит вещи, будет расстрелян». О какой культуре можно говорить после таких выражений в официальном документе? Немецкая культура — это Гете, Гейне, Фихте, но не эта листовка. Кстати, этот приказ не подписан — может, это фальшивка?
— Мне уже сообщил о нем Борис, — как всегда оптимистично настроенный, заявил Шай Израилевич. — Он сказал, что раввины Киева подготовили совместное воззвание, в котором призывают к спокойствию, а также выполнению данного приказа. Нас как элитную расу переселят в другой район, более безопасный.
— Саша, — Роза Генриховна предпочитала мужа называть этим именем, а не Шаем, — ты думаешь, что говоришь? Тон этого приказа угрожающий — какая элита и какие безопасные места?!
— Не волнуйся, Роза, я вначале поеду сам, а когда там обустроюсь — вызову тебя с Мишей.
— Глупый ты, Саша. Я пойду с тобой, все там выясню и в случае чего вытяну тебя оттуда. Мне надо оформить «фольксдойче» — не забывай, у меня германские корни, ведь моя бабушка — Вайсман. Не зря я не захотела брать твою фамилию. Документы, доказывающие мое происхождение, у меня есть. «Фольксдойче» — это масса преимуществ, даже перед такой элитной нацией, как ты.
Роза Генриховна задумалась, затем внимательно посмотрела на Любу:
— Ты на биржу труда сегодня ходила?
— Да, Роза Генриховна. — Оформилась?
— Да, Роза Генриховна. Я получила мельдкарт [49] . — Какую профессию указала?
Люба покраснела и тихо произнесла: — Актриса театра.
— Что?! — Всегда невозмутимая Роза Генриховна была поражена. — Актриса?
— Так вышло, — еще тише сказала Люба. Неожиданно Роза Генриховна улыбнулась.
— Да, кое-чему я тебя научила. Только не знаю, то, что ты назвалась актрисой — пойдет тебе на пользу или во вред? — Конечно на пользу! — горячо воскликнула Люба.
— Я тебе этого желаю!
В дверь квартиры громко постучали — это оказался дворник Евсеич. Всегда предупредительный и вежливый, он теперь глядел волком, в руках у него был лист бумаги с фамилиями.
— Приказ знаете о регистрации и переселении жидов? — спросил он, по-хозяйски осматривая квартиру.
— Да, знаем, — вежливо ответил Шай Израилевич. — Евсеич, рюмочку водочки не желаете?
— Некогда мне с вами, жидами, водочку распивать! — внезапно разозлился дворник. — Вот здесь распишитесь, что всем семейством в количестве трех человек пойдете на регистрацию.
— Моя жена — «фольксдойче», а сын еще мал. Я, когда устроюсь, вызову их на новое место.
— Втроем пойдете на регистрацию — там разберутся! Выходит, ваша квартира высвобождается?
— Никак нет! — зло ответила Роза Генриховна, сверля взглядом хама. — Любочка остается в квартире хозяйкой — она в ней прописана, ей и хозяйничать.
— Нечего ей одной в таких хоромах делать! — так же зло сказал дворник, радуясь, что не надо больше подхалимничать ради рюмки водки и рубля на праздник.
— Ты приказ читал? — Роза Генриховна была непривычно груба. Она прочитала вслух выдержку из листовки: — «Кто из граждан проникнет в оставленные квартиры и присвоит вещи, будет расстрелян!» Ты понял?!
— Откуда у тебя приказ? — насторожился дворник. — Сорвала?
— Ты свою тыкалку побереги для жены, а со мной давай-ка на «вы» — навсегда! — угрожающим тоном произнесла Роза Генриховна, так что даже Любе стало страшно. Никогда она не видела хозяйку такой разгневанной. — А приказ я получила как «фольксдойче» — немка я, хоть и родилась здесь! Потому что это моя армия вошла в мой город, а ты — мразь, можешь только слизывать пыль с моих туфель!
Дворник побледнел, попятился и вышел. Уже на пороге снял шапку и сказал елейным голосом:
— Желаю здравствовать!
— Шапку снимают на пороге, когда входят, а не выходят! — прогремел голос Розы Генриховны, и дворник исчез, бесшумно закрыв за собой дверь.
Роза Генриховна посмотрела на испуганную Любу и улыбнулась, ее лицо просветлело:
— Помнишь мои уроки, Любочка? Актер должен быть готов к любой роли, даже если для нее не написан текст. Я сейчас продемонстрировала, как надо общаться с хамом, — и ты этот язык запомни. Потому что я пойду с Шаем Израилевичем на регистрацию, а ты останешься с Мишей. Будешь за него перед нами в ответе. Неизвестно, может, нас сразу куда-то отправят, поэтому оставим тебе деньги и квартиру. Будешь здесь полной хозяйкой.
— Как, я?… — поразилась Люба.
— Ты справишься — я в тебя верю. Хоть тебе и семнадцать лет, но ты барышня смекалистая и все хватаешь на лету. Те уроки, которые я тебе преподала, а ты выучила, другие и за долгие годы не усвоили бы, а ты — за несколько месяцев, причем очень хорошо!
— Спасибо, Роза Генриховна, — смутилась Люба — хозяйка не часто ее хвалила.