— Привет, Сара!
— Добрый вечер, Холлис!
Холлис прижимал к правому колену арбалет. Сара арбалеты не жаловала: мощные, но слишком тяжелые и заряжать долго. В Колонии говорили, мол, братья неразличимы, ладно хоть Холлис бороду сбрил! Только Сара не соглашалась. Она без труда различала их еще в Инкубаторе — братья были на три года старше — по мелким, незаметным беглому взгляду деталям. Холлис всегда казался чуть серьезнее, да и ростом чуть-чуть превосходил брата — для кого-то в самом деле мелочи, а для Сары — очевиднейшие факты.
Когда девушка поднялась по ступенькам, Холлис с любопытством глянул на обернутый тканью горшок и ухмыльнулся.
— Что ты мне несешь?
— Рагу из кролика, только, увы, не тебе.
На гладко выбритом лице отразилось искреннее изумление.
— Ушам своим не верю! Где ты раздобыла кролика?
— На Верхнем поле.
Холлис присвистнул и покачал головой. В темных глазах читалось неприкрытое желание полакомиться крольчатиной.
— Я так стосковался по рагу из крольчатины! Хоть понюхать дай!
Девушка развернула горшок и приподняла крышку. Холлис наклонился и с наслаждением вдохнул мясной аромат.
— Не оставишь мне горшок на хранение? Пока ты в Инкубаторе, с удовольствием постерегу.
— Даже не думай, Холлис! Рагу для Элтона!
Холлис только плечами пожал: предложение было несерьезным.
— Ну, я попробовал! — проговорил он. — Ладно, давай сюда нож!
Сара вытащила нож и вручила Холлису. На территории Инкубатора оружие разрешалось носить лишь Охранникам, да и то так, чтобы дети не видели.
— Не знаю, в курсе ли ты, но у нас новенькая! — сообщил Холлис, засунув за пояс Сарин нож.
— Нет, не в курсе, овец же целый день пасла! А кто это?
— Маус Патал. Как и следовало ожидать. — Холлис показал арбалетом на дорожку. — Гейлин только что ушел. Как же ты его не видела?
«Не видела, потому что вспоминала Выпускной день, — думала Сара. — Гейлин мог пройти совсем рядом, и я бы не заметила. Маус беременна… Почему меня это так удивляет?»
— Что ж… — Пытаясь разобраться в собственных чувствах, Сара вымучила улыбку. Неужели она завидует? — Новость прекрасная!
— Сделай одолжение, объясни это ей! Слышала бы ты, как они ругались! Наверное, половину Маленьких разбудили!
— Маус не рада?
— По-моему, она злится на Гейлина. Сара, ты же девушка, тебе лучше знать!
— Лесть тебе не поможет, Холлис, даже не мечтай!
Охранник хохотнул, и Сара в очередной раз подивилась его веселому нраву и добродушию.
— Ну, я же так, дурачусь, — сказал он и кивнул на дверь. — Если Дора не спит, передай ей привет от дяди Холлиса.
— Как дела у Ли? За Арло беспокоится?
— Ну, Ли не первый день замужем! Я объяснил ей: причин, по которым отряд сегодня не вернулся, превеликое множество.
Сара скользнула за дверь и оставила рагу в классе, примыкающем к Большой комнате, где спали Маленькие, — бывшем спортзале. Большинство кроваток пустовало: детей в Инкубаторе давным-давно стало меньше, чем свободных мест. Красноватые лучи заката едва просачивались сквозь жалюзи и падали на фигурки спящих. Пахло молоком, потом и нагретыми солнцем волосами — детьми, отдыхающими после долгого летнего дня. Сара, стараясь не шуметь, пробиралась между кроватями и колыбелями. Вот Кэт Кертис, Барт Фишер и Эйб Филлипс, вот Фанни Чоу с сестрами Вандой и Сьюзен, вот Тимоти Молино и Бо Гринберг, которого все звали Бо-Бо, вот три «Д» — Джулиет Страусс, Джун Левин и Джейн Рамирес, младшая дочка Рея. Крайнюю колыбель в последнем ряду занимала Дора Уилсон, дочь Ли и Арло. После родов женщинам целый год разрешалось жить в Инкубаторе, и Ли сидела на стульчике рядом с девочкой. Она еще не оправилась от родов: живот не спал, широкое лицо в полумраке Большой комнаты казалось прозрачным, а кожа — мертвенно-бледной, вероятно, от слабости и долгого сидения в четырех стенах. На коленях Ли лежал большой моток пряжи и спицы, но, увидев Сару, она оторвалась от вязания.
— Привет! — шепнула Ли.
Сара молча кивнула и склонилась над колыбелью. Дора спала в одном подгузнике — лежала на спине, сложив приоткрытые губы аккуратным кружком, и тихонько посапывала. Легкий влажный ветерок ее дыхания поцелуем скользнул по Сариной щеке. «Рядом с мирно спящим ребенком можно забыть обо всем», — подумала Сара.
— Не бойся, не разбудишь! — заверила Ли, подавила зевок и снова взялась за спицы. — Моя красавица спит как убитая.
Сара решила не искать Маус: что бы ни стряслось у них с Гейлином, пусть разбираются сами. Хотя Гейлина Сара жалела: бедняга чуть ли не бредил Маус, совсем голову потерял! А ведь каждому известно: Маус Патал вышла за него лишь потому, что ее отшил Тео Джексон. Либо отшил, либо тянул резину так долго, что Маусами попыталась подвигнуть его на решительные действия. Ну, она не первой из женщин совершает подобную ошибку. Тем не менее, пробираясь меж кроватями, Сара думала: почему определенные вещи складываются так непросто? Например, их с Питером отношения. Она ведь любила Питера Джексона чуть ли не с Инкубатора! Объяснению такое не поддается, но сколько помнила Сара, любовь к Питеру жила в ней всегда, золотой ниточкой привязала ее к этому парню. Причем дело было не только в физической привлекательности: Сару покорил некий внутренний надлом, незаметная трещина, в которой Питер прятал свою грусть. Душевных ран и грусти Питера Джексона никто не замечал, ведь никто не любил его так, как она. Сара надеялась, что, если удастся нащупать эту трещину, утолить грусть и залечить раны, Питер ответит на ее чувство.
Ради Питера Сара и стала медсестрой. Раз уж Охранником она быть не могла — а она действительно не могла, — оставалась Больница, которой заведовала Пруденс Джексон. Сколько раз девушку так и подмывало спросить Пруденс: «Ну что мне делать? Как понравиться вашему сыну?» Но Сара молчала, старательно перенимала знания и опыт Пруденс и ждала Питера, веря, что придет время, и он сам поймет, каким счастливым она способна его сделать.
Однажды Питер ее поцеловал. Ну, или Сара поцеловала Питера. Вопрос «Кто кого поцеловал?» отступал на второй план перед непреложностью самого факта: они целовались. Случилось это среди холода Первой ночи. Колонисты пили самогон и слушали, как Арло играет на гитаре. В предрассветный час толпа в Солнечном центре начала редеть, и Сара с Питером вместе отправились по домам. От самогона кружилась голова, но пьяна Сара не была, да и Питер тоже. По дорожке они брели молча, и тишина казалась наэлектризованной не меньше, чем паузы между гитарными аккордами. Когда добрались до дома Сары — о том, куда именно идут, они и словом не обмолвились. Тишина была такая, словно находились в коконе: хоть за руки молодые люди не держались, их объединяло напряженное ожидание. Еще тишина напоминала реку, мощное течение которой гнало к неминуемому финалу. У самой стены дома, в островке густой тени, Питер прижался к ней сперва губами, потом всем телом. Поцелуй получился настоящим, не чета детским играм и неуклюжим подростковым забавам. Секс до свадьбы в Колонии не возбранялся — молодые люди успевали перепробовать всех, кто более-менее нравился, — но для подростков существовало негласное правило: «Репетировать, но к главному не переходить», поэтому юношеские забавы и воспринимались как репетиция. Нет, у Сары с Питером все получилось по-настоящему, нежно и чувственно. Девушку накрыла теплая волна, и она не сразу поняла, в чем дело, не разобрала, что это прелюдия близости с другим человеком, не только физической, но и духовной. Пожелай Питер, она отдалась бы ему в тот самый момент — что угодно ради избавления от одиночества!