Перерождение | Страница: 140

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Тут сон превратился в настоящий кошмар. Учительница схватила Джейн за руки и повалила на кровать. Лишь тогда девочка заметила, что у Учительницы на шее дыра, из которой торчат мерзкие блестящие лоскутки и веревки. От шеи будто… да, будто кусок откусили. Значит, Учительница говорила правду: Мистер Медведь действительно съел всех Маленьких! На ее глазах Мистер Медведь превратился в голого сияющего дядю. «Не хочу! — кричала Джейн. — Не хочу!» Увы, сияющий дядя оказался куда сильнее. Девочка с ужасом смотрела, как в его зубастой пасти исчезает ее ступня, потом лодыжка, потом бедро…


В снах колонистов, как в зеркале, отражались их повседневные дела и заботы. Глории Патал снился огромный пчелиный рой, облепивший ее тело. Частью сознания она понимала: сон символичен, и ползающие по телу пчелы — ее тревоги. Мелкие — например, пойдет ли дождь, обиделась ли Мими, вдова Раджа и ее единственная подруга, за то, что она на днях к ней не заглянула; и крупные — тревоги за Санджея, Маусами, за свою поясницу, кашель, порой будивший по утрам, — вдруг это предвестник чего-то серьезного? К тревогам примешивались тоска о младенцах, которых она не смогла выносить, леденящий ужас, сжимавший сердце при ударах Вечернего колокола, и менее конкретный страх перед будущим: шансов выжить ни у нее, ни у других колонистов не было. Ведь как ни гони мрачные мысли, как ни старайся держаться («Держись!» — именно так сказала Глория дочери, когда та, прорыдав всю ночь о Тео Джексоне, наутро объявила, что выходит за Гейлина), страшную действительность не изменишь: однажды прожекторы погаснут. Значит, по-настоящему тревожиться стоит за день, когда поймешь: все тревоги минувших лет сводились к одному — стремлению перестать тревожиться.

Пчелы во сне были именно тревогами — крупные и мелкие, они ползали по рукам, ногам, груди, залезали в глаза, нос и уши. «Налетел» рой неспроста, а из-за проблем, которые Глория решала в последние минуты бодрствования, — тщетно будила Санджея и отбивалась от Джимми, Иена и остальных желающих узнать, как поступить с Калебом. Усталая и измученная, Глория, вопреки своим привычкам, заснула прямо за кухонным столом. Голова запрокинулась, рот безвольно открылся, и она негромко захрапела. Звуки во сне были настоящими — храп превратился в жужжание пчел. Только как огромный рой попал на кухню и накрыл Глорию, словно огромное пульсирующее одеяло? Разумеется, пчелам свойственно летать роем, но почему Глория не защищалась? Во сне она чувствовала покалывание крошечных ножек и трепет крылышек, понимая: малейшее движение, даже вдох, разозлит пчел, и они пустят в ход смертоносные жала. Как же она мучилась, боясь шевельнуться! Тут на лестнице послышались шаги, Санджей заглянул на кухню, но не сказал ни слова. Хлопнула входная дверь: он ушел. С губ Глории слетел беззвучный крик, который вырвал ее из объятий сна и уничтожил все его следы. Проснувшись, она не помнила не только о пчелах, но и об уходе Санджея.

На другом конце Колонии слепой по имени Элтон, любитель изощренных эротических фантазий, спал в облаке своих запахов и видел прекрасный сон. Сон про сеновал был любимым, потому что основывался на реальных событиях. Майкл не верил — понятно, с какой стати? — но давным-давно Элтон, в ту пору двадцатилетний, наслаждался близостью с незнакомкой, которая выбрала его из желания сохранить свои интимные утехи в тайне. Элтон не только не видел ее, но и не слышал голос — женщина с ним попросту не разговаривала, — поэтому не знал, кто она такая, и не мог никому рассказать. «Она замужем, — рассуждал Элтон. — Небось о ребенке мечтает, а с мужем не получается, ну, или разнообразия захотела». В самые горькие моменты он думал, что женщина делает это на спор. Как бы то ни было, Элтон радовался ее ночным визитам. Порой он просыпался от ласкового прикосновения — безмолвная любовница словно являлась из снов и дарила ощущения, впоследствии озарявшие одинокие ночи, — а порой женщина брала его за руку и вела, например, в конюшню. Так и появился сон про сеновал: женщина любила его среди ароматной свежескошенной травы, а где-то рядом ржали лошади. Вместо нежных слов Элтон слышал протяжные стоны, но и они вскоре обрывались шумным выдохом. Длинные шелковистые волосы падали ему на лицо, а в следующую секунду любовница отстранялась и исчезала. Сон про сеновал снился в малейших подробностях — Элтон заново переживал каждое ощущение вплоть до момента, когда после ухода любовницы почувствовал влагу на щеках и понял, что плачет.

Но сегодня приснилось другое. Сегодня, прежде чем отстраниться, женщина шепнула ему на ухо: «Элтон, в Щитовой кто-то есть!»


Сара Фишер провела ночь в Больнице — ей спать не полагалось, зато девочке, похоже, снились сны. Сара устроилась на свободной кровати — поразительно, но усталость улетучилась! — и наблюдала, как трепещут длинные ресницы девочки. Та словно невидимый пейзаж рассматривала! Сара почти убедила Дейла помалкивать, пообещав, что утром сама сообщит новости Семейному совету. Мол, сейчас девочке требуется отдых. Словно в доказательство ее правоты, девочка свернулась калачиком и заснула. Сара внимательно следила за ней и гадала: кто и зачем подсадил ребенку «паучка» и что выяснит Майкл.

Почему-то Саре казалось, что девочке снится снег.

В тот час бодрствовала не только Сара — неспящих хватало с лихвой. На Десятой огневой платформе Гейлин Страусс щурился на ярком свету прожекторов и в сотый раз за день повторял, что он не дурак. Увы, необходимость убеждать себя свидетельствовала об обратном. Да, он дурак, набитый дурак и сам это понимает! Он дурак, раз поверил, что сумеет добиться от Маусами взаимности; дурак, раз женился на ней, зная, что она сохнет по Тео Джексону, дурак, раз, услышав о ее беременности — про срок Маус, естественно, соврала! — наплевал на гордость, вымучил улыбку и воскликнул: «Малыш? Вот так новость! Здорово!»

Разумеется, Гейлин знал, чей это ребенок! Спасибо Шуруповерту Финну Дарреллу, который его просветил! Той ночью Финну захотелось отлить, он выбрался из подсобки и услышал на складе стоны. Дверь была закрыта, впрочем, по словам Даррелла, ее и открывать не требовалось. Финн обожал «говорить горькую правду», а в ту ночь явно простоял под дверью куда дольше, чем рассказывал. «Неужели она всегда так стонет?» — качал головой он.

Чертов Финн Даррелл! Чертов Тео Джексон!

Какое-то время Гейлин тешил себя мыслью, что ребенок поможет им с Маус наладить отношения. Глупость, самая настоящая глупость! Ссоры стали еще чаще. Вернись Тео из последнего рейда на станцию, они наверняка уже выяснили бы отношения. Представить душераздирающую сцену не составляло труда. «Прости, Гейл! Зря я сразу тебе не сказал. Просто… так вышло…» Получилось бы мерзко, унизительно, зато сейчас самое неприятное было бы уже позади. Но Тео не вернулся, и Гейлин с Маусами по-прежнему жили во лжи. «Скоро начнем друг друга презирать, — думал Гейлин. — Если уже не презираем».

Помимо семейных проблем Гейлина беспокоила предстоящая поездка на энергостанцию — утра он ждал с содроганием. Приказ поступил от Иена, хотя Гейлину почудилось, что за этим стоит кто-то другой — Джимми или Санджей. В попутчики ему давали Младшего охранника, но только одного: сейчас и на Стене людей не хватало. «Запрись как следует и жди, — наставлял Иен. — Максимум через три дня пришлем ремонтников. Ты ведь справишься?» Гейлин тотчас сказал «да», и не без гордости: как-никак важное поручение доверили! Зато теперь корил себя за опрометчивость. В Баннинг он ездил лишь пару раз, и впечатления остались ужасные. Чего стоят пустые дома и машины, в которых жарятся мумии! Только настоящая проблема заключалась не в мумиях, а в леденящем страхе: мир вокруг Гейлина постепенно растворялся в дымке. Никто, даже Маус, не знал, с какой скоростью ухудшается его зрение. То есть родные и близкие понимали, что проблемы существуют, но не представляли, насколько они серьезны. Уже сейчас поле зрения сузилось менее чем до двух ярдов, а дальше начинались туман, пустота, дрожащие тени, цветовые пятна и расплывчатые силуэты. Гейлин перепробовал почти все имевшиеся в Лавке очки, но стало не легче, а тяжелее: появилась жуткая головная боль, в виски словно раскаленными ножами тыкали! Эксперименты с очками пришлось бросить. Слава Богу, хоть слух выручал! Гейлин вовремя поворачивался в нужную сторону, но реагировал медленнее, чем другие, и со стороны казался… правильно, дураком. Нет, дураком Гейлин не был, он просто терял зрение.