Время сна и отдыха осталось позади. Уолгаст собирался просидеть у двери всю ночь с револьвером Карла в одной руке и «Спрингфилдом» в другой. Ночь выдалась холодная, температура упала до плюс десяти по Цельсию, и сразу по возвращении из магазина Уолгаст растопил печь. Он сложил газету вчетверо, потом в восемь раз, потом в шестнадцать, бросил газетный квадратик в раскрытую дверцу печи и стал смотреть, как быстро огонь пожирает бумагу.
17
Лето кончилось, наступила осень, и мир забыл о Брэде и Эми. В самом конце октября выпал первый снег. Уолгаст рубил во дворе дрова, когда в воздухе закружили белые, легкие как пух хлопья. Прежде чем взяться за топор, Брэд засучил рукава рубашки, а теперь почувствовал, что холод щиплет влажную кожу, и понял: зима не за горами.
Уолгаст вонзил топор в бревно, вернулся в дом и крикнул:
— Эми!
Девочка вышла на лестницу. Ее кожа давно отвыкла от солнца и приобрела фарфоровую белизну.
— Ты когда-нибудь видела снег?
— Не знаю, кажется, нет.
— На улице сейчас снег! — смеясь, объявил Брэд, слыша в своем голосе мальчишескую радость. — Пошли, не пожалеешь!
Пока Уолгаст одевал Эми — куртка, кроссовки, а еще, само собой, бейсболка и темные очки — и смазывал ее лицо и ладони солнцезащитным кремом, начался настоящий снегопад. Под рой белых хлопьев Эми выбралась медленно и осторожно, словно космонавт из люка звездолета.
— Ну, как тебе?
Девочка поймала снежинку кончиком языка и попробовала на вкус.
— Здорово! — объявила она.
У них имелись кров, еда и тепло. Брэд понимал: зимой по дорогам не проедешь, поэтому осенью еще дважды наведался в «Бакалею Милтона» и забрал остаток продуктов. По возвращении в лагерь он провел ревизию: консервов, сухого молока, риса и фасоли до весны вполне хватало. Озеро кишело рыбой, в одном из коттеджей обнаружился бур, и Уолгасту нужно было лишь поставить удочки. За полгода они не израсходовали и полканистры пропана. В общем, зимы Брэд не боялся, он приветствовал ее, подстраивался под неспешный ритм морозных дней. Их никто не искал, они фактически исчезли с лица земли, укрывшись в горном убежище.
К утру вокруг дома намело сугробы высотой с фут. Солнце выплыло из-за туч и светило ослепительно ярко. Всю вторую половину дня Уолгаст откапывал поленницу, протаптывал дорожки от нее к дому и от дома к коттеджу, который до весны собирался использовать как ледник. Он уже привык к ночному образу жизни — а как еще приспособиться к новому режиму Эми? — и от блеска снега под солнцем глаза болели, словно от фотовспышки, на которую заставили долго смотреть. Вероятно, примерно так бедная девочка воспринимала обычный дневной свет. С наступлением темноты они оба выбрались на улицу.
— Я покажу тебе, как делать снежных ангелов! — Уолгаст улегся на спину, посмотрел на усыпанное звездами небо. Из последнего рейда в «Бакалею Милтона» он привез банку растворимого какао, но от Эми утаил, решив приберечь для особого случая. Сегодня они высушат одежду, сядут поближе к печи и будут пить горячее какао. — Ручками и ножками води вот так.
Девочка легла на снег и стала повторять движения Брэда, легко и грациозно, как гимнастка.
— Кто такие ангелы?
Уолгаст задумался. Прежде их разговоры подобных тем не затрагивали.
— Ну, они вроде призраков.
— Вроде призраков? Значит, как Джейкоб Марли?
Недавно они прочли «Рождественскую песнь» Диккенса, точнее, ее прочла вслух Эми. После памятной летней ночи, когда выяснилось, что девочка не просто умеет читать, а делает это бегло и с выражением, Уолгасту оставалось только слушать.
— Да, наподобие, только ангелы не такие страшные, как Джейкоб Марли. Они… ну, их считают добрыми призраками, которые наблюдают за нами с небес. По крайней мере, некоторые в это верят.
— А ты веришь?
Уолгаст замялся. Прямота Эми уже не раз ставила его в тупик. С одной стороны, ее непосредственность казалась детской, а с другой, откровенность вопросов, которые она задавала, свидетельствовала об определенной мудрости.
— Трудно сказать… Моя мать верила, она была очень набожной, а отец, скорее всего, нет. Он тоже был хорошим человеком, но работал инженером и рассуждал совершенно иначе.
— Я знаю, она умерла, — после небольшой паузы тихо проговорила Эми.
Уолгаст резко сел. Девочка лежала с закрытыми глазами.
— Кто умер, солнышко? — уточнил Брэд, но тут же понял: она имела в виду свою мать.
— Я почти ее не помню, но знаю: она умерла. — Голос Эми звучал бесстрастно, точно она сообщала общеизвестный факт.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую… — Девочка заглянула Уолгасту в глаза. — Я всех их чувствую.
Порой в предрассветные часы Эми снились сны. Из своей спальни Уолгаст слышал стоны девочки, скрип пружин. Иногда она бормотала, точно подолгу разговаривала сама с собой, иногда спускалась в гостиную и замирала у теплой печи, повернувшись к выходящему на озеро окну. Судя по всему, Эми бродила во сне. Уолгаст понимал: лучше ее не будить. Через пару минут она поднималась к себе и ложилась в кровать.
— Эми, что именно ты чувствуешь? Как? — допытывался Брэд.
— Не знаю, — качала головой девочка. — Их очень много, они грустят, они не помнят, кем были раньше.
— Солнышко, кто они такие?
— Все.
Теперь Уолгаст спал внизу, на стуле напротив двери. «У вас один выстрел… — предупредил Карл. — Эти ублюдки перемещаются ночью по верхушкам деревьев». Кто они, эти ублюдки-метеоры? Люди? Ведь Картер еще недавно был человеком… Что с ними стало? А с Эми? Девочка, которой снятся чужие голоса, у которой не растут волосы и ногти, которая почти не спит (Брэд догадывался, что она притворяется), не ест, которая читает и плавает, словно вспоминая навыки из чужой жизни, — она тоже из их числа? «Вирус в латентном состоянии», — уверял Фортс. А если нет? Вдруг он, Уолгаст, заразится или уже заразился? Нет, он чувствовал себя как обычно — растерянным, сбитым с толку, живущим среди знаков и символов, полезных лишь тем, кто их понимает, то есть не ему.
Мартовской ночью Брэд услышал гул двигателя. В небе сияла полная луна, снег и не думал таять. Уолгаст заснул на стуле, но новый звук на длинной подъездной аллее услышал даже во сне. Приснившийся кошмар превратил гул мотора в рев летнего пожара, который стремительно поднимался в гору. Они с Эми бежали по объятому пламенем лесу, и вдруг девочка исчезла, словно растаяв в клубах густого дыма.
В окнах мелькнул яркий свет фар, на крыльце заскрипели шаги — тяжелые, неуверенные. Сон как рукой сняло. Уолгаст вскочил, повернул вниз флажок предохранителя и отвел затвор. В дверь постучали.
— Кто-то пришел! — послышался голос Эми.
Господи, когда она успела спуститься по лестнице?