– Боюсь, Юра расстроится. А больше всех, – она захихикала, – больше всех расстроится Ариша! Она без ума от Иванишина!
– Господи, Мальвина, я Костю не видела бог знает сколько лет и даже вообразить не могу, какой он стал, но и ты, и Ариша с таким придыханием о нем говорите, что мне даже как-то страшновато…
– Но ты же не в невесты к нему метишь, насколько я понимаю! Боюсь, это уже не для тебя… Вернее, не для него, он, кажется, любит моделек… А для старой подружки ты выглядишь просто великолепно! И тебе нельзя дать твоих лет, впрочем, коль скоро вы учились вместе… Да и ты сама ему напомнила о своем возрасте. Ну что ж, пойдем вниз, надо распорядиться, чтобы сделали чай… Надеюсь, он выпьет с нами чаю?
– Чтобы потом дразнить Аришу? – засмеялась я.
– Ну зачем же, бедная девочка и так расстроится! – она опять дружески подмигнула мне. Ей-богу, она благодарна мне от всей души за то, что избавляю ее от своего присутствия. Я для нее чужая… Но и я не ощущаю родства с ней. Спасибо, Костя!
Отец и Дениска играли с моей машиной. Бабушка велела появившейся неведомо откуда женщине накрыть на террасе стол к чаю.
– Юра, Дина скоро уезжает.
Он поднял голову, и на его красивом, выразительном лице отразилось огорчение.
– Что случилось?
– Ничего не случилось, но Дине позвонил Иванишин – он скоро приедет за ней.
Огорчения как не бывало. Ну и хорошо! Все останутся довольны. Я ведь тоже чувствую громадное облегчение… И вот теперь, когда стало ясно, что я тут не задержусь, разговор потек легко и непринужденно. Минут через двадцать Мальвина шепнула мне:
– Ты не хочешь немножко привести себя в порядок? – и опять подмигнула мне. На сей раз она угадала, я действительно думала, что надо бы причесаться, подкрасить немного глаза…
Ванная тут была просторная, красивая, неузнаваемая, за исключением зеркала, которое я хорошо помнила – большое, в фарфоровой раме, его когда-то привез из-за границы дед. Я любила в него смотреться, оно делало человека чуть лучше, чем он был на самом деле, во всяком случае, стройнее… Но то, что я увидела сейчас, мне, в общем, понравилось. Красивой я никогда не была, но лицо живое, глаза блестят, кожа еще молодая… Додик, когда я особенно хорошо выгляжу, любит говорить: «Динка, в твоем облике нет ничего лишнего, просто удивления достойно! Хотя я лично добавил бы немножко мяса!» Но с той девочкой, которую помнит Костя, нет ничего общего.
Улица из дома не видна, так все заросло. Поэтому когда за воротами раздался сигнал, я вскочила.
– Юра, поди встреть гостя! – распорядилась Мальвина.
– Нет, я сама!
– Открой ему ворота! – крикнула вслед бабушка.
У ворот стоял черный «лендровер», а возле него мужчина, и самом деле неотразимый! Сразу видно, звезда! Он ошеломленно смотрел на меня.
– Шадрина, это ты?
– Не узнал, Костик?
– Охренеть! Какая ты стала… Охренеть!
– Выразительно! – засмеялась я. – Но ты просто вырвал у меня это слово! Мне тоже при виде тебя захотелось воскликнуть: охренеть!
И вдруг на его лице отразилось блаженство.
– Ой, Динка! – И он без лишних слов сгреб меня в охапку, прижал к себе и прошептал: – Я всегда говорил, мы с тобой охренительные ребята! – И он слегка подбросил меня в воздух.
– Молодой человек, осторожнее, не уроните мою дочь!
– О, простите, я не видел… Здравствуйте!
– Добрый день, прошу, заезжайте на участок.
Костя вопросительно глянул на меня, а я едва заметно покачала головой.
– Простите, Юрий Денисович, но время поджимает, я боюсь не успеть.
– Ну хоть чашку чаю выпьете?
– Благодарю, но я только что от стола и не в силах… К тому же…
– Жаль, но поздороваться с Дининой бабушкой вы должны. Она нам не простит…
– Да, да, разумеется…
Костя блестяще демонстрировал хорошие манеры. Поднялся на веранду, поцеловал Мальвине ручку, потрепал по волосам Дениску, который, впрочем, не проявил к нему ни малейшего интереса, но пить чай категорически отказался.
– Дина, надеюсь, мы еще увидимся? Ты просто обязана еще приехать сюда, мы приготовим хороший обед, посидим по-человечески, без спешки… – говорила Мальвина светским тоном. – Наконец, я хочу подарить тебе свою книгу о Малере…
– Спасибо, непременно, как же иначе… – отвечала я.
Мы с ней расцеловались, Костя еще раз приложился к ручке, она поцеловала его в лоб, все как в лучших домах, а отец с Дениской пошли проводить меня до машины.
– Динь-Динь, у вас что-то произошло с бабушкой? Не обращай внимания, все-таки возраст… Она и раньше бывала бестактной, а с годами… Знаешь, есть даже такой медицинский термин – старческое усиление характера… – тихо сказал отец.
– Не волнуйся, папа, все нормально. Я позвоню.
Он обнял меня, расцеловал, а Костя предупредительно открыл передо мной дверцу «лендровера».
– Уезжаешь? – спросил вдруг Дениска.
– Уезжаю, брат. Но мы еще увидимся!
– Пока! Пап, пошли доиграем!
Машина тронулась. Отец картинно помахал мне вслед, а когда мы свернули за угол, Костя вдруг затормозил:
– Ну все, Шадрина! Демонстрация хороших манер закончилась! Привет, чувиха! – И он сильно хлопнул меня по плечу.
– Иванишин, ты больной? – поморщилась я.
– Пойдешь Бобсону жаловаться?
– Я, Иванишин, доносами не занимаюсь, у меня другое оружие против таких дураков! – И я ущипнула его за руку.
– Ай, больно!
И мы оба начали хохотать как сумасшедшие, когда-то такие сценки часто разыгрывались между нами.
– А Бобсона уже нет, – с грустью сказал вдруг Костя.
Бобсоном мы звали нашего директора, Бориса Исаевича Бергсона, добрейшей души человека, но страшного крикуна.
– Мне Тоська сказала, что теперь директор Керосинка. А как ты меня нашел? Через Тоську?
– Конечно. Но, кажется, я появился вовремя, да?
– Не то слово.
– У вас там напряженно было, я сразу просек… Но твой папаша гигант. Такой маленький сын в его возрасте…
– И он еще ходит налево!
– Молодец! Ох, Динка, о чем мы говорим! Ерунда какая-то. Дай я на тебя посмотрю. Ты здорово изменилась.
– И ты тоже. Но ты к лучшему!
– И ты! Ты в сто раз интереснее той Льдинки… Помнишь, я тебя звал Льдинкой?