«Возможно, некоторые вещи из этой квартиры могут вызвать интерес у антиквара, но не у меня», — решила Иванна, стараясь не терять бдительности, так как опасалась, что стул может рассыпаться под ней.
Старушка, очевидно уже забыв о присутствии девушки, углубилась в пасьянс, время от времени теребя рукой то одну, то другую карту.
— У вас так мило! — напомнила о своем присутствии Иванна, но это не произвело ни малейшего впечатления на старушку, слишком занятую своим делом.
«Она явно не глухая и не немая — мы ведь говорили с ней по телефону. Наверное, от старости на нее «находит», но деваться некуда — вещи уже в камере хранения, и полное отсутствие других перспектив провести ночь Буду ждать, пока она соизволит обратить на меня внимание». Достала из сумочки книгу и углубилась в чтение.
— Ты мне подходишь. — Неожиданно прозвучавший резкий голос старушки заставил Иванну вздрогнуть. — Жить будешь в той комнате.
Старушка смотрела на нее все так же бесстрастно.
— Спасибо за предложение, но, может, лучше в этой комнате? Чтобы вас не беспокоить? Я рано встаю, готовлю материал для газеты, привожу себя в порядок, словом, буду создавать некоторый шум.
— Тебе самое место в той комнате! — упрямо сказала старушка.
«Что она этим хочет сказать?»
— Можно я посмотрю комнату?
— Да, теперь она твоя… опочивальня.
Иванна встала, открыла дверь в другую комнату, но ничего не увидела из-за царившей там темноты.
— Выключатель справа от тебя, на стене, — послышался голос старухи.
Под потолком зажглась единственная сохранившаяся в старинной хрустальной люстре лампочка.
«При таком освещении не почитаешь!» Иванна осмотрелась.
Комната была большая, как и гостиная, и также полностью заставлена рухлядью. Два громадных платяных шкафа (неужели у старушки так много нарядов?), большой письменный стол, покрытый грязным зеленым сукном (он здесь совсем некстати!), подле него стул, явно ненадежный, три тумбочки, комод с зеркалом, большая металлическая кровать, застланная шерстяным одеялом в пододеяльнике, неоднократно штопанном. Мебель, вещи — все было дряхлым и убогим. Девушка присела на кровать и провалилась — металлическая сетка не держала.
«Спать на ней придется полусидя». Раздражение от увиденного охватило девушку.
— В верхней одежде садиться на постель нельзя! — строго произнесла старушка.
Девушку одолевало желание съязвить в ответ, но она сдержалась — комната ей была крайне необходима, пусть даже такая.
— Мне нравится. Здесь веет… стариной. Так и хочется написать что-нибудь о прошлом, — покривила она душой, хотя с ужасом представляла, как будет здесь жить.
Прошло две недели после того, как она вернулась из творческой командировки, из Страхолесья. Когда статья была напечатана, она вспомнила, что обещала отослать ее учителю, Леонтьевичу, и набрала номер его мобильного телефона.
— Я вас слушаю! — после первого же гудка услышала она голос учителя.
— Добрый день, это Иванна. Статья напечатана, сегодня высылаю её вам по почте. Как у вас дела?
— К сожалению, у нас недобрые дела творятся. Неделю тому назад погиб Ростислав, Ростик. На него напал волк.
— Не может быть! — вскрикнула Иванна.
— К сожалению, может. Уже трижды устраивали облавы, но безрезультатно. На этот раз волка никто не видел. Отдельные следы волка все же обнаружили в лесу, а его самого — нет. В селе царит паника, все говорят о вовкулаке. В лес боятся идти, а он — хорошее подспорье к скудному столу местных жителей: ягоды, грибы.
— Что думаете предпринять?
— К сожалению, ничего. Может, еще устроят пару облав, но и на них надежды мало.
— Но ведь что-то надо делать… Какая ужасная смерть Егорки и Ростика… У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? Или, может, вы тоже считаете, что той ночью мальчишки случайно вызвали дух оборотня?
— Если отталкиваться от голых фактов, то мы имеем следующее: обе жертвы подверглись нападению волка, патологоанатомическое вскрытие подтверждает это, а Николай Николаевич даже стрелял в него. Способность уйти от облав доказывает, что волк обладает прямо-таки человеческой хитростью.
— И нечеловеческой живучестью — со слов Николая Николаевича.
— К этому я подошел бы более критически — он мог растеряться и промахнуться, точнее, только легко ранить зверя. Ведь у нас есть лишь его слова — и все.
— Исходя из всего этого, можно сделать вывод, что мы имеем дело не с вовкулакой из старинных преданий…
— Я этого не сказал. Будет точнее — это необыкновенный зверь, способности которого не укладываются в рамки наших представлений.
— А почему Ростик оказался в лесу? Ведь все были предупреждены об опасности!
— Этого мы уже никогда не узнаем.
Лариса Сигизмундовна, несмотря на некоторые странности, оказалась интересной собеседницей, она обладала просто-таки энциклопедическими знаниями о киевской старине. Она рассказывала об уникальных вещах — о быте и облике города в шестидесятые, пятидесятые, сороковые, тридцатые годы минувшего столетия, все дальше и дальше углубляясь в прошлое. При этом так рассказывала, что у собеседника не оставалось ни малейшего сомнения, что все это она видела собственными глазами. На вид ей было лет семьдесят, но когда она стала рассказывать о событиях двадцатых годов, Иванна не выдержала и спросила, сколько ей лет.
Старушка рассмеялась и ответила, что об этом не спрашивают, а возраст определяют по внешнему виду. Но когда девушка поинтересовалась, какой период из своей жизни она считает самым счастливым, та вновь рассмеялась и ответила:
— Перед войной… Перед Первой мировой войной!
— Вы помните то время? — удивилась Иванна.
— Ты мне не поверишь, но порой мне кажется, что это было вчера. Я была тогда молода, гораздо моложе, чем ты сейчас. Казалось, как только я перешагну родной порог в самостоятельную жизнь, которая начиналась у молодых девиц того времени с двадцати одного года, то весь мир окажется у моих ног.
— Наверное, несколько завышенная самооценка.
— Возможно… Но я была необыкновенной девушкой — не из-за внешности или остроты ума, хотя ни на то, ни на другое я никогда не жаловалась. Дело в том, что моя бабушка по материнской линии была ведьмой.
— Кем-кем?
— Ведьмой в шестом поколении, и она свой дар передала мне.
— Это что, как книгу? Возьми и пользуйся?
— Не совсем так. Во-первых, у нее был выбор: моя старшая сестра, а также великое множество кузин — внучек ее сестер. Она долго присматривалась, и только когда мне исполнилось двенадцать лет, мне открылась. Вначале я испугалась услышанного, затем испугалась, что бабушка передумает и выберет кого-нибудь другого, затем испугалась, что об этом узнают родители. Моя мама побаивалась ее, а папа избегал общения с ней, хотя всегда вел себя по отношению к ней очень корректно. Бабушка заметила во мне дар и укрепила его с помощью магических знаний, которые передала потом мне. Я тогда училась в женской гимназии и после занятий вместо того, чтобы посидеть в кондитерской или погулять по парку с подружками, бежала к бабушке учиться белой и черной магии. Учеба эта, надо сказать, была гораздо сложнее, чем занятия в гимназии. А учебная программа того времени была значительно сложнее, чем та, по которой вам ныне преподают: мы изучали четыре языка, два из них — латынь и древнегреческий, математику, физику, историю, литературу.