«Девочка, которая ходит в школу, называется „школьница“… мой брат тоже не любит масляный крем, он считает его дурацким… целевая субвенция может быть потрачена лишь на то, для чего она выделялась бюджетным комитетом, обсудить возможность перераспределения… крупнейшее лавовое море возле вулкана Локки имеет размер 200 километров в поперечнике; в его центре расположен потрескавшийся оранжевый остров из твердой серы… новое тендерное законодательство, Чарльз, по нраву далеко не каждому…»
Бесконтрольный поток мыслей и образов хлынул в его мозг, словно вода через пробоину в днище морского судна. Десятки, тысячи отзвуков чужих сознаний и все — одновременно. Что не могло протиснуться враз в полном объеме, добиралось до его извилин в виде разорванных фраз, ассоциаций, отдельных понятий, и так вплоть до битов… До «да» и «нет». Будто миллионы призраков поспешили излить свои страдания на путника, случайно оказавшегося ночью рядом с кладбищем.
Он пытался вырваться, закрыться. Но сделать это было не проще, чем выпустить оказавшийся под напряжением провод из сцепленных судорогой пальцев. Информационная петля сдавила разум, заставляя его обрушиться внутрь самого себя так, как это происходит с оболочкой разбухшей звезды-сверхгиганта.
На фоне перемешанного в однообразную массу водопада серых человеческих мыслей блеснула причудливая ветвистая молния.
Инопланетный разум!
Несмотря на яркость, Раскин не смог осмыслить цепочку инородных образов. Его восприятие уже было слишком замусоренным, да и мышление «чужого» не оперировало привычными категориями…
Снова вспышка! Хлесткая, словно удар плети.
И он пришел в себя. Съехал с сиденья. Упал на пыльную палубу, сжавшись в позе эмбриона. Ослепленный, оглушенный размером и беспорядочностью того, что правило космосом.
Его освободили. Легко и снисходительно, потрепав по загривку — так освобождает хозяин запутавшегося в собственной цепи не в меру ретивого дворового пса.
«Зомбак», что сидел напротив, отставил автомат и стащил шлем. Часто заморгал глазами, очумело разглядывая пассажира гравипода. Раскин в свою очередь крякнул от удивления: ему еще ни разу не приходилось видеть, как «зомбак» становится нормальным человеком. Схватился за шпангоут, привстал и тут же уронил себя на пустое сиденье.
«Зомбак», а теперь уже не «зомбак» — просто дородный краснолицый боец — расстегнул одну из молний на рукаве своей униформы и выудил — кто бы мог подумать? — пачку детских влажных салфеток с улыбающимся Чебурашкой на упаковке. Вынул одну и тщательно вытер лицо. Затем встрепенулся, будто вспомнил о чем-то срочном, бросил Раскину короткое: «Сейчас…» — и вскочил на ноги. Завозился, шипя и морщась, с клапаном брюк. Наконец ему удалось справиться обтянутыми перчатками руками с магнитными швами. Встал у открытого борта и выпустил молодецкую струю в проносящиеся мимо поля.
— Сучья работа… — сказал он, облегчившись. — Уф, уф, шарах-шурух… — он уселся обратно на свое место. — Ну ты, мужик, и набедокурил!
— Прошу прощения? — не понял Раскин.
— Он просит прощения! — хохотнул солдат и стал вытирать использованной салфеткой ботинки. — Ты откуда такой вежливый взялся, а? — и, не дождавшись ответа, представился: — Кирилл!
— Федор! — нехотя ответил Раскин. Хорошо, что это знакомство не требовало рукопожатия.
— Федя, с Всеобщностью надо как с электричеством: согласно инструкции и под присмотром электрика… А ты — сразу пальцами в розетку!
— Так я же… — Раскин вполне искренне пожал плечами — роль сбитого с толку селянина была на данный момент наиболее удачным решением.
— Фу, черт! — боец сплюнул. — Из-за тебя такой контакт пришлось разорвать!.. Ну, ничего. Зато штаны сухие, а то знаешь какие опрелости, бывает, появляются!
Раскин округлил глаза:
— Значит, ты уже не впервой в этой… в этом…
— Чудак ты, дядя! Это в вашу деревню телефон только-только провели, а на всех цивилизованных планетах давно так: проснулся, жену шарах-шурух, покушал и снова спать — до конца смены. Ну, можешь не спать — во всякие игры играть. Отработал, тебя отдисконнектили; просыпаешься вымытый, побритый и с чистой совестью — шарах-шурух домой! С одной стороны, деньги зарабатываешь, с другой — голову дурным занимать не нужно. Это раньше ты был быдлом: чуть свет и на работу, а теперь ты — кластер. Гордись!
— Так я же… — Раскин пристыжено опустил голову.
— Ничего, отец! — успокоил его Кирилл. — Не один ты такой у нас бродяга. Еще с полсотни наберется. Бедолаги. Но тебе — повезло! Если бы мы не подоспели, знаешь, что с тобой бы случилось? Шарах-шурух — вот что!
Гравипод достиг русла Короны. Помчался над темной зеркальной поверхностью, огибая редкие, заросшие зеленым кустарником острова и прогулочные катамараны.
— Куда меня везут?
Боец заскучал. Бросил взгляд наружу: мимо промелькнул трепещущий белый парус. Затем — еще два с противоположного борта. Неужели регата в честь Всеобщности?
— В Северную Корону везем! — ответил Кирилл. — Сдадим властям, а там уже… Да ты не дергай глазом! Не дергай, говорю! Шарах-шурух все будет!
— А я не дергаю, — пробурчал Раскин.
— Лучше потренируйся, — посоветовал боец. — Ты думаешь, зачем меня отсоединили? Чтобы я тебе помогал! Чтоб человек человеком был! Чтоб не сверкал своей непохожестью.
— Ладно. Что мне нужно делать? — без энтузиазма спросил Раскин.
— Для начала попробуй наладить четкую связь с произвольным элементом.
Раскин насупился, пытаясь нащупать этот самый контакт.
— Э! — прервал его Кирилл. — Ко мне не подключайся! Да расслабься ты и попробуй «взять» кого-нибудь на расстоянии…
— Кого?
— Да кого хочешь! Пространство не имеет значения. Побеседуй, например, с любимой актрисой. Только учти — если ты до сих пор об этом не слышал, — Мэрилин Монро и Шарон Стоун давно мертвы.
«Эй, Всеобщность! — Раскин закрыл глаза и прислушался к самому себе. — Всеобщность, как мне поговорить с подпрезидентом России?»
Молчание. Свист рассекаемого воздуха, напряженный гул антигравов — и на этом все.
— Контакт — как гиперпространство, — сказал Кирилл, — даже быстрее. Скорость мысли — понял, друг? Вот настоящая сила! Трудно поверить, что полсотни лет назад физики все еще кривили рты, мол, не существует! Не бывает такой! Грибница показала им всем, куда они могут засунуть свое «не верю».
«Это советник подпрезидента по Большому Космосу, — отозвалась Всеобщность. — Мое имя — Степан. Господин подпрезидент пока не является кластером и не может ответить на непосредственный вызов. По делу ли я обращаюсь или из любопытства? Если по делу, то я… Да так. Извини… Ничего, если возникнут затруднения — обращусь, я подключен практически круглосуточно».
Он открыл глаза. Кирилл поощрительно улыбнулся и показал кулак с оттопыренным большим пальцем. Ушельцу же этот разговор показался… каким-то «липовым». Будто писатель промотал в голове диалог двух персонажей, не особенно уделяя внимания деталям, опуская ремарки. Бац-бац-бац — будто морковь нарезал. Еще и эта экстраполяция дурацкая. Нет ничего более бессмысленного, чем «думать» чужие мысли в первом лице.