Все до одного повалились на землю. Возле волокуш тут же завязалась толкотня: укрыться, как оказалось, больше было не за чем. Так и лежали они, среди превращенной в грязь снеди, среди рассыпавшихся картошек и кусков солонины; перепачканные пылью и кровью. А людоеды огонь не прекращали: теперь они палили короткими, рваными очередями, – просто для того, чтобы никто из матросов не поднимал головы. В то же время два отряда каннибалов приближались с разных сторон, не пересекая линии огня.
Локтионов, лежа на боку, выстрелил раз, выстрелил два… Ни в кого не попал: людоеды были быстрыми и увертливыми. Сверкали штыки, лезвия ножей и топоров. До начала резни оставалось не более десяти ударов сердца…
Сигнальщик растормошил какого-то чужого морячка. Тот лежал, уткнувшись лицом в пыль, прикрыв голову руками.
– Ты чего, брат? – Локтионов округлил глаза. – Хватай винтовку и давай жару! Это же ипатовские ублюдки! Они едят людей!!! Не знал?!
Моряку не нужно было повторять дважды. Он привстал, подхватил «мосинку», – ее прежний владелец лежал с простреленной головой, – крутанул в руках… и всадил штык Локтионову в живот.
– Ну и дурак! – выдохнул бывший сигнальщик, затем матюгнулся и добавил: – Ведать не ведаешь, где очутился! Пропащая твоя душа!
Моряк выдернул штык и ударил снова, на этот раз – наверняка.
Пулемет замолчал. Тотчас заорали людоеды из передовых отрядов. Заорали азартно, плотоядно, предвкушая кровавую баню.
Матросы побросали оружие, кинулись в пустошь так, что пятки засверкали. Их пленники вели себя по-разному: кто-то шагнул навстречу каннибалам с раскрытыми объятьями, кто-то попытался удрать вместе с матросами; кто-то стенал, стоя на коленях, кто-то рыдал, съежившись под трупами…
Загремели одиночные выстрелы: людоеды расстреливали беглецов, словно мишени в тире. В живых они не оставили никого; меньше чем за час головы почти ста человек были водружены на колья.
Высоко подняв кровавые трофеи, лишенное благодати и злое племя двинулось дальше. Впереди была гора-пирамида с двойной вершиной, пещера хозяев и встреча со святым предателем Ипатом.
– Дальше вам не пройти, друзья. Давайте прощаться!
– А ты… это… хорошо всё обмозговал, доктор?
– Да, к моему большому сожалению… Ну что ж! Не поминайте лихом!
Рудин по очереди обнялся с Битовым и Федоровым. Матросы были огорчены: ветераны войны с хозяевами, они твердо намеревались шествовать и дальше вместе с человеком, которому бесконечно доверяли. А тут перед самым сражением их принуждают собрать котомки и отправляют восвояси.
– Ступайте на юг со спокойной душой, братцы. Вы довели меня до этого места, а большего и не нужно… – Рудин пощупал рукой шею; вспомнил, что платок потерялся и утер тогда пот рукавом. – Через два дня пути вам встретится озерцо с водой, пригодной для питья, там же водятся «лягушки»… должны водиться. А еще дня через четыре начнутся леса. Найдите Гаврилу и Еву! Бог даст, и мы с Шершнем пойдем за вами следом. А если и нет, то сильно не переживайте. Позаботьтесь о Еве, она… Она…
– Как же ты пойдешь за нами, когда сам раздал последние припасы и себе ничего не оставил? – спросил тихо Битов. – Доктор! Что-то ты хитришь, друг…
– Да хорош уже ворчать! – оборвал кума Федоров. – Доктор знает, что делает. Пошли уж…
Битов развел руками и ничего не сказал. Забросил за спину котомку, подтянул ремень винтовки.
– Не мешкай, доктор, – сказал напоследок Федоров. – Авось и вправду догонишь!
– Счастливого пути и до встречи!
Кумовья ушли. Местность у подножья горы с двойной вершиной была пересеченной, так что матросы вмиг исчезли с глаз. Рудин вынул револьвер, открыл барабан и убедился, что ни одно гнездо не пустует. Затем поглядел на гигантскую пирамиду: над ее вершинами плыли темно-коричневые, почти черные тучи. Зев пещеры он заприметил сразу, но о восхождении и думать не стоило.
Шершень лизал бог весть каким образом оказавшуюся здесь, среди вулканического базальта и гранита, известняковую глыбу.
– Может, и ты отправишься восвояси? Пока не поздно?
«Старик» повернулся к доктору и помотал головой, как человек.
– Ладно. Тогда нужно будет кое-что предпринять. Мы с тобой пойдем обходным путем, и вряд ли он тебе придется по душе. Но ничего иного я предложить не могу…
Вход в тоннель скрывался за кучей щебня, – можно было пройти несколько раз мимо и ничего не заметить. Как только они разгребли щебень, в расщелине вспыхнул белый свет. Шершень сейчас же попятился, затрусил головой, точно пытаясь отогнать жужжащих над ушами комаров.
Доктор вынул нож, отпорол от тужурки длинную полосу. Присел на корточки и принялся завязывать Шершню глаза.
– Извини, приятель, но наши предки не хотели, чтобы по их владениям разгуливали чужепланетники. Не любили они вас отчего-то… Видимо, что-то крепко не поделили… Я имею в виду – там, среди звезд. Ты не знаешь, как было дело?
Шершень снова по-человечьи мотнул головой. Доктору пришлось покрепче затянуть узел повязки.
– Иди за мной и ничего не бойся, – сказал доктор, наклоняясь перед входом. – Если почувствуешь, что становится страшно или что начинаешь паниковать, помни – это всё не твое, это всё навеяно защитным механизмом. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Трутень кивнул.
– Поня-я-ятливый… – протянул доктор.
Тоннель тянулся двадцать долгих миль. Без поворотов, под небольшим уклоном в сторону горы-пирамиды; двадцать миль узкого хода, в котором двоим разойтись разве что бочком. И хотя ничего похожего на вентиляцию здесь не было, воздух почему-то оставался свежим и не по-марсиански влажным. Кое-где стекала по зеркалам тихими струйками вода. Изловчившись, Рудин смог даже наполнить флягу.
Затем свет померк, стены раздвинулись в стороны, тоннель расширился… Рудин и Шершень очутились в пыльном зале. Выяснилось, что зеркала здесь замараны черным липким веществом. С этого зала начиналась территория, на которую были вхожи хозяева.
«Старик» содрал с лица повязку, пробежался, принюхиваясь. Рудин положил руку на рукоять револьвера. В противоположном конце зала тускло поблескивало нечто чужеродное – две штанги из сверкающего металла спускались сквозь отверстие, проплавленное в своде. Штанги едва слышно гудели и казались напряженными до предела. Приближаться к ним не хотелось.
…За аркой оказалась винтовая лестница. Шагая по высоким и узким ступеням, Рудин не переставал изумляться: насколько, наверное, древние властители Марса не походили на сегодняшних людей, если считали такой подъем – удобным для своих ног. Сколько же лет эволюции (или регресса?) отделяет их, звероликих, от современных людей?
Светящиеся плиты попадаться перестали. Темноту теперь разгоняли редкие светильники хозяев – шарообразные колонии люминесцирующих микроорганизмов, похожие на комья свалявшейся собачьей шерсти. И стала ощущаться специфическая кислая вонь божков-насекомых, причем с каждой новой ступенькой она становилась сильнее.