Я поднял глаза на Стриженова. В голове моей шумело беспощадно. Меньше всего сейчас хотелось разговаривать, тем более — строить какие-либо гипотезы. И все же понимание происходящего снизошло на меня, стоило только поднапрячь извилины.
— Они, Федор Арсеньевич… — Я сглотнул, борясь с внезапным приступом тошноты. — Эти создания… они не знают, чем мы питаемся. Они не знают, что для нас — яд, а что — нектар. Они решили, если мы станем поедать самих себя, то уж наверняка не отравимся. И они не ошиблись. Видит Бог, у них все просчитано.
— Проклятье! — выругался Стриженов. — Но вы видели этих бестий? А запах от них, а? Я… я, простите, обделался. — Он смущенно указал на мокрое пятно на кальсонах.
— Ничего, — ответил я. — Это бывает. Нечего стыдиться: мы все здесь мужчины. Северский нервно зачмокал губами, ему наконец удалось закурить. Мне тоже хотелось подкрепиться табачком, но в трюме и без того было нечем дышать.
— И я вел себя отнюдь не геройски, — пробормотал Северский. — Я ожидал, что все будет по-другому. Решительно не представляю, чем можно было бы укрепить дух.
— Водкой! — сострил я.
— Верно, — не стал спорить артиллерист, он даже смог улыбнуться, — я бы сейчас не отказался от половины чарки. Или от целой.
— Да-а-а! — Стриженов дернул себя за ус. — Твои слова да Богу бы в уши, Георгий.
Рядом с офицерами выросла мрачная фигура боцмана Гаврилы.
— Ваше благородие! — обратился он к Стриженову. — Бежать нам всем надо. Разведка разведкой… Какая здесь может быть разведка, ваше благородие? Мы ведь не военнопленные и даже, кажется, не рабы.
— Гаврила прав, — поддержал я боцмана. — Нас принимают за животных. И мы станем животными, находясь под властью этих хозяев. То, что я увидел, не позволяет сделать иного вывода… Я осекся, вспомнив Галину. Ее руки были не толще тростинок. Как сейчас помню: держу за плечи, а под пальцами — тоненькие, сухонькие щепочки. Кости да кожа. Мое сердце наполнилось состраданием.
Заскворчала папироса, Северский выдохнул облако дыма.
— Да и баба та… — артиллерист будто умел читать мысли. — Она не выглядела упитанной. Мне кажется, господа, ничего путного из нашей покорности не выйдет.
— Пахать заставят да голодом заморят, — высказался Гаврила. — Лично я своего брата жрать не собираюсь. Я не негр дикий.
Мы поглядели на остальных. Моряки, по-моему, не были готовы к решительным действиям. Одну половину отряда все еще рвало, а вторая лежала просто вповалку.
— Ладно, посмотрим. — Стриженов уселся рядом со мной.
— Боже, дай нам сил! Где бы взять эти силы! Я закрыл глаза. Корпус летуна заметно вибрировал, заражая дрожью мою мокрую от пота спину. Стриженов вдруг принялся рыдать. Черт! Это случилось так неожиданно, что я оторопел и упустил момент, когда можно было бы прервать досадную истерику на корню.
— Братья мои!.. Православные!.. Русские землячки!.. — Сначала Стриженов полез лобызаться с Северским, а затем и меня заключил в жаркие объятья.
— Тише ты… ваше благородие! — Я похлопал помощника капитана по упитанным плечам. — Держите себя в руках, Федор! Христос терпел и нам велел!
— Паша, нет больше корабля… — рыдал Стриженов. — Где теперь родная сторона? Ее тоже нет! — говорил он невпопад. — А ты помнишь их? Шерсть торчком! Глаза отовсюду! Смердят, как Сатана. Лучше смерть, чем такая доля. Уж лучше бы мы все пошли ко дну!
— Это всегда успеется, ваше благородие, — утешал я крупного бородатого мужчину в высоком офицерском чине чем только мог. — Отчаяться никогда не поздно. Но мы стоим только в начале пути. Поэтому нужно укрепить сердца… Ненавистью ли к врагу, молитвой ли, желанием ли вернуться домой… Путь будет долгим.
Стриженов свернулся на полу калачом, словно большая старая собака. Через несколько минут его хриплые стоны превратились в равномерное похрапывание. А ведь и часу не прошло с тех пор, как он шагал впереди отряда, подбадривая своей волей и несгибаемостью остальных!
Если бы я мог предвидеть, что случится дальше, то попрощался бы с ним сейчас. Уверен, в эти минуты Стриженов еще в какой-то мере объективно воспринимал происходящее.
Нас выдернули из привычной среды обитания. Мы потеряли привязку к обыденным реалиям. И какими оказались беспомощными! Словно медузы, выброшенные волной на берег, плавящиеся под прямыми лучами солнца. Сильные, закаленные солеными ветрами и штормами люди ломались под давлением необъяснимых обстоятельств, словно спички.
А каков запас моей прочности? Сколько времени я смогу сохранять твердость духа и трезвость мышления?
Летающая машина уносила нас все дальше и дальше. Внизу мелькали унылые красно-коричневые пустоши, где не за что было уцепиться взгляду. Ржавые камни и ржавые пески, ничего другого. Мир ржавчины или Ржавый мир. Куда нас везут? Для чего? Как далеко осталась стальная громада «Кречета»? Тень от завтрашнего дня наползала на сегодня, и впору было окончательно потерять надежду.
— Павел, вы сказали, что мы попали на другую планету, — прервал мои размышления Северский, — у вас есть предположение, куда именно нас занесло?
Я пожал плечами:
— Не знаю, Георгий. Быть может, мы оказались на Марсе или на Венере? Скорее на Марсе, ведь на Венере океан… и тепло, словно в тропиках. Так считают ученые. А может, это — Юпитер. Или же Сатурн.
Что поделать: мои познания в астрономии были ограниченны, равно как дальнозоркость современных телескопов. Я не мог дать точный ответ на вопрос артиллериста.
— Марс… — Северский устало потер глаза. — Я знаю эту звезду. Было бы любопытно отыскать в его ночном небе Землю…
Я подсел к иллюминатору. Пейзаж за бортом успел измениться. Пустошь, казавшаяся бесконечной, сменилась редколесьем. Я наблюдал за тем, как деревья тянут голые ветви к небу, как забавляется ветер с опавшей листвой цвета меди. Мое сердце ускорило ход: а ведь и здесь имеются оазисы! И, быть может, под чужим небом розового цвета отыщутся уголки, где человек обретет убежище, сумеет добыть пищу и воду…
Разум настойчиво искал площадку, на которой можно было бы построить прочный фундамент надежды.
Затем заблестело, засверкало.
Невозможно спутать этот блеск с чем-либо другим: там внизу текла река!
Деревья отступили, освободив место широкому руслу. Я сдержал вздох разочарования: воды в русле оказалось — кот наплакал. Похоже, река за последнее время сильно обмелела. Среди бурого ила сияли россыпи широких луж, соединенных друг с другом капиллярами ручьев. Являлась ли здешняя засуха сезонным явлением или же ее вызвали иные причины, я пока не мог сказать с уверенностью. Я слишком мало был знаком с этим холодным, негостеприимным миром.
Река и оазис. Если нам удастся бежать…
Русло оказалось необычайно прямым, и я в конце концов сделал вывод, что мы пролетаем над рукотворным сооружением. Скорее всего, над каналом. Летающая машина мчала на впечатляющей скорости, а канал тянулся и тянулся, словно Транссибирская магистраль. Складывалось впечатление, что нет у него ни начала, ни конца. Неужели климат этого мира так холоден и сух, что кому-то для выживания здесь потребовалось создать столь грандиозное ирригационное сооружение?