Многих из этих гопников уничтожили ополченцы, казаки и остатки русской армии, прикрывавшие отступление, — разговор с такими был короткий, расстрел на месте. Потом эта гопота — кто в живых остался — почти поголовно пошла на службу, стали полицаями, эсэсовцами, кто-то и в сельские старосты выбился. Вот такой вот сейчас — народ. Свои — хуже самых страшных из чужих.
Вот и вышли беженцы — многие в чистое поле, да и в России-то их не особо ждали, это тебе не СССР, где беду пострадавшей от землетрясения маленькой Армении каждый воспринял как свою, личную боль, как общую беду. Теперь же — их никто не ждал, и им нечего было терять, и у многих в руках было оружие, а за спиной разбомбленный дом и зверски убитые родные. Совершенно неожиданно — маятник качнулся в другую сторону, если раньше кавказцев было все больше, то теперь на всем юге было больше русских, да каких русских — таких, от которых разве что только бежать. Так, с болью и кровью рождалась новая империя — и хоть Ростов не станет ее столицей, про него всегда будут помнить. Потому что империя начиналась, не в Москве, она начиналась здесь.
Роскошный черный внедорожник Range Rover Autobiography, бронированный и стоящий больше, чем стоит приличная квартира в Ростове-на-Дону, срулил с дороги, ведущей на Батайск, к довольно приличному двухэтажному каменному заведению, около которого стояли, несмотря на самый разгар летнего дня, только два автомобиля — бронированный «Хаммер-1» и «Мерседес G». Автомобиль пристроился рядом с ними, причем встал он, как и эти, носом к дороге, чтобы не тратить время на разворот в случае чего. Из «Рейндж Ровера» с московскими номерами и трехцветным пропуском с грозным некогда двуглавым орлом вылез человек в неприметном на вид, но стоящем не меньше тридцати тысяч долларов [65] костюме и с небольшим дипломатом в руке. Больше всего он был похож на топ-менеджера какой-то крупной и успешной компании, ни в коем случае не владельца, потому что владельцы могут чудить, а этот человек лет пятидесяти был одет по строгому дресс-коду. Ботинки у него тоже были дорогие, британские, а вот часы неожиданно дешевые (относительно) — черный, противоударный «Брайтлинг», такие носят пилоты и космонавты. Говорят, что богатый человек может быть одет как угодно, но его всегда выдадут ботинки. А вот тут ботинки выдавали кое-что другое — часы «Брайтлинг» в стандартной комплектации включали в себя аварийный передатчик международного стандарта (тут он был просто переделан на другую частоту), а ботинки были не самыми модными, но пошиты они были так, что при беге не свалились бы с ноги, как мокасины. Да и подошва — куда крепче, чем требуется. Выводы делайте сами.
Охраны у заведения на первый взгляд не было — ее не было и на второй взгляд, и на последующие тоже, потому что пятнадцать лет этот человек занимался охраной на самом высокопрофессиональном уровне, и если бы здесь была охрана — он бы ее непременно заметил, как бы та ни была замаскирована. Но людям, которые сняли это заведение на весь остаток дня, — бояться было особо нечего, они и втроем могли постоять за себя.
Тем более — если с этими тремя будет и он. Четвертый.
Аккуратно ступая, стараясь не производить шума, он обогнул здание — и наткнулся на резкий, острый взгляд своего сверстника, голого по пояс мужика в камуфляжных штанах, с коротким ежиком седых волос на голове. Он стоял под большим, с комбайновый ангар навесом и жарил шашлык сразу на двух мангалах, спрыскивая каким-то самодельным средством мясо на одном мангале и размахивая большой фанеркой над другим, так что дым, вкусный дым очага, шел в разные стороны.
— Подходи, подходи, Сергей… — осклабился шашлычник, — подходи, а то один не справляюсь. Поможешь…
Деловой — он имел звание генерал-лейтенанта госбезопасности — подошел ближе, огляделся, куда поставить атташе-кейс.
— Да прямо тут ставь, под ноги. Не взрывающийся, надеюсь. На, держи!
Деловой поставил под ноги кейс, принял фанерку. Начал производить ею такие же магические пассы, над одним из мангалов, разгоняя дым. Второй же, свободной рукой ловко зачерпнул в ведре каких-то опилок, сыпанул на угли.
— Для аромата, — пояснил он, — еще минуток пяток…
Генерал Сергей усмехнулся:
— А где твои помощники?
Седой кивнул на пристройку, откуда доносились женские визги и другие многозначительные звуки.
— Развлекаются. Дело молодое…
Генерал прислушался:
— Неслабо развлекаются.
— А они и на меня девочек взяли. Но я им свою долю уступил.
— Что так? Али не джигит?
Седой усмехнулся:
— Какой, к чертям, джигит? У меня внук в армии служит, пора уже и о вечном подумать, какие тут девочки…
Седому было за шестьдесят, начинал он в Ливане, в долине Бекаа, охранял зенитно-ракетные комплексы от израильского спецназа. Зацепил и Афганистан в составе специального отряда «Каскад-4». У него действительно были и сыновья, и внуки.
— Да брось. Видел бы ты, что наши делают. Целые курятники на них только работают. На кладбище прогулы ставят — а все туда же. А ты из себя монаха строишь. Впрочем — твое дело.
— Оно так. Мое.
Седой ловко снял шампуры…
Минут через десять из сауны с бассейном появились еще двое — одному лет под тридцать, другому уже к сорока, тот, что помоложе, выделялся аккуратно подстриженной бородкой. Оба были крепкими, подтянутыми, совершенно непохожими на homo sovetikus, выделяющегося прежде всего пивным брюшком и сетью «пропойных» капилляров на лице, — все это наживалось уже к тридцати пяти. Следом сунулась какая-то длинноногая девица, завернутая в простыню, — но ее деликатно отправили обратно в сауну, пообещав скоро прийти.
— О! Вот и суверенная демократия пожаловала под роскошным триколором! — прокомментировал бородатый.
Генерала Сергея не любили — скорее даже не за то, что он продолжал служить, а за то, что он начинал еще в девятом управлении КГБ СССР, охранял тела советских государственных и партийных деятелей. Зацепил и ФСО, Федеральную службу охраны, потом ушел оттуда — по его собственным словам, сил не было смотреть на происходящее. В управлении по борьбе с терроризмом он отвечал за Дагестан, был тяжело ранен. Потом вступил в движение, стал одним из тех, кто поддерживает его, находясь внутри системы, но работа в девятом управлении оставила на нем несмываемое клеймо. Как бы к нему ни относились, что бы генерал Сергей ни делал для движения — многие подсознательно помнили: девятич [66] , холуй.
— Рот свой закрой, Ванюша… — обманчиво ласково посоветовал Седой, — ты не девица безмозглая, которую ты только что пользовал. Можешь и помолчать.
— Помолчать можно, — без обиды согласился бородатый, — особенно если пожрать что есть.