У чеченцев – своя история. Мужиков мало. В основном старики и горластые, напористые тетки. Кожаная куртка или плащ, черное платье, напористый голос, наглости на десятерых хватит. У этих – в основном есть машины. Какие-то угнанные, какие-то нет – поди проверь, это не Нью-Йорк с компьютером у каждого полисмена. Они везут в Город овощи, фрукты, немудреное турецкое и китайское тряпье на базар. Если хорошо поискать – то и наркоту, наркоманов тут после четырехлетней вольницы много, потому что пьянство Аллах запретил – вот про наркотики в Коране ничего не сказано. Конечно же несут они и сообщения в Город от лесных братьев, и деньги, и все, что нужно. Работа уже идет… ищутся подступы к нужным людям, предлагаются деньги, водка, женщины – благо вдов теперь хватает, а вдова по чеченским меркам – не человек. Чеченский народ не похож на русский. Он един, у него единая цель. Здесь мать не приедет забирать сыночка из джамаата, как бы плохо и неудачно ни воевал амир. Призывающего к миру глашатая – интеллигента при первом же выступлении прирежут и откажутся хоронить по обряду. Чеченский народ един, каждый чеченец, проходящий сейчас под дулами автоматов и пулеметов, приторно улыбающийся, предлагающий попробовать фрукты-овощи, открывающий багажник своего автомобиля, – часть единого, целого, неразъемного. Пацан притащит на дорогу мину или даст очередь по зазевавшимся солдатам, семья отправит вдову сына проституткой на блокпост, чтобы выведать у потерявших бдительность солдат систему его охраны, в любом доме укроют в подвале пришедших на ночлег и покормят последним боевиков. Все они – едины, все одним миром мазаны – и все отвечают за тех выродков, что резали глотки русским рабам и отправляли семьям пальцы похищенных, чтобы быстрее собирали деньги. Вот только русские этого не понимают, русские меряют их своей меркой, и потому за то, что они собираются сделать, им грозит трибунал. Избиение, угон машины, превышение должностных полномочий.
Бронежилеты тянут вниз, к грязной земле. Пальцы на спусковых крючках. В бетонной башенке на укрепленной крыше блока – наводчик у АГС, кургузый ствол нацелен на зеленку. В бойнице, отслеживающей колонну машин, торчит ствол ПК. Еще один день на контроле – восемь – день на грани жизни и смерти…
– Выйдите из машины…
– Откройте багажник…
– Где прописаны…
Рано или поздно в багажнике какой-нибудь машины окажется фугас или граната, поставленная на растяжку. Но все равно надо открывать, надо смотреть. Это их работа…
– Документы…
– Вот…
– Где прописаны…
– Чечен-аул.
– Улица…
– Аргунская.
– Выйдите из машины.
Водитель недоволен, но из машины выходит. Типичный «мирный чеченец» – старая шляпа, синие спортивные трико «Динамо», резиновые сапоги, обтерханный, грязный пиджак.
– Откройте…
Машина – старый «рафик» [5] переделанный под грузовой. Едва держится, но везет. Машины здесь эксплуатируют, пока окончательно не развалятся. Или пока в пропасть не улетят.
– Какие-то мешки…
– Что в мешках?
– Мука, дорогой.
Подходит офицер. Козыряет.
– Капитан Симонов, что происходит?
В руке чеченца появляется сиреневая пятисотенная купюра – богатство по чеченским меркам. Он быстро протягивает ее офицеру.
– Возьми, дорогой, клянусь Аллахом, нет больше…
Офицер – неприметный, среднего роста, в форме без знаков различия – нехорошо улыбается.
– Взятку предлагаете, гражданин?
Чеченец оскорблен до глубины души.
– А-а-а-а! Какой-такой взятка! Зачем говоришь – взятка! Уважение! Зелимхан торгует немножко, туда-сюда мука возит. Хлеб надо – надо? Лепешка надо – надо. Пирог надо – надо. Как бэз мука? Или мешок мука возьми, хлеб покушаешь, да…
Офицер раздосадованно качает головой:
– Вы знаете, что два дня назад в Нью-Йорке террористы два самолета на небоскребы направили? Оба рухнули. У нас усиленный режим, приказано всех тщательно проверять. Откуда я знаю, может, ты не муку, а гексоген везешь? Может, ты в город въедешь и как в Нью-Йорке машину на комендатуру направишь? А?
– А! Зачем Нью-Йорк, какой такой Нью-Йорк? Клянусь Аллахом, не мы сделали. Нэт никакой Нью-Йорк.
– Прошу отъехать в сторону для досмотра машины и личного досмотра. Вон туда!
– Вах, зачем отъехать, я тороплюсь, рынок торговать! Возьми мешок, проверь здесь!
– Всех проверяем, не вас одного…
– Как всэх?! Как всэх! Передо мной Али проехал, ему ничего, а Зелимхана можно, да?
Офицер перевел взгляд на солдата:
– Почему пропустили?
– Так с Дуба-Юрта был же… – необдуманно сказал солдат.
– А… – и возмутился Зелимхан, – вот что! С Дуба-Юрта можно, а с Чечен-аула нельзя, да! Я жалоба напишу! Что дубаюртовские тебе взятка дали, ты чеченаульских не пропускаешь, да…
Продолжая возмущаться, чеченец заехал туда, где не было видно с дороги, для досмотра, уже представляя, как взгреет русистов своей жалобой. Русист был глупый – если чеченец никогда не накажет чеченца по жалобе неверного, русиста-то русист с радостью покусает, дай только повод. Вот почему русисты слабые такие, глупые и слабые. Рано или поздно русистов не будет – а они, чеченцы, будут. Вся земля им принадлежать будет…
С этими мыслями Зелимхан и получил мешочком с песком по башке. Десантники связали ему руки, быстро с рук на руки передали несколько мешков – то ли с мукой, то ли еще с чем – и сели в машину вшестером…
Шестеро – четверо в штурмовой группе и двое в подгруппе обеспечения. В штурмовой группе два АПБ и два АС – это не считая штатного оружия. В подгруппе обеспечения – пулеметы РПК и ПКМ, плюс на каждом – по две «мухи», итого двенадцать выстрелов. У каждого – бронежилеты, у штурмовиков – по две «Зари». Этих гранат мало, почти не достать, а армии тем более не полагается. Из остального – только отрезки парашютных строп, чтобы руки вязать, по фляжке с водой, несколько сухарей, по два ИПП, две аптечки на группу. Даже с учетом того, что совсем почти не взяли ни жратвы, ни воды – все равно вес на пределе. Но плевать – им не по горам бегать. Им или грудь в крестах, или голова в кустах…
Минут через десять груженый «рафик» выезжает из-за блока и устремляется в обратную сторону. От города…
Чечен-аул – небольшой населенный пункт почти рядом с городом, в стороне от дороги на Старые Атаги и дальше. Район – хуже не придумаешь, сплошная зеленка. Рядом с селом протекает грязный, ветвящийся тут на множество рукавов Аргун, рядом с селом – считай что болото. Поста внутренних войск тут нет – только комендатура в селе, которая даже днем ничего не контролирует. Зеленка, одноэтажная застройка – контролировать тут что-либо вообще невозможно. На въезде – пробитый пулями знак.