В восемьдесят девятом, во время летней кампании полным провалом закончилась попытка взять штурмом Джелалабад – столицу приграничной с Пакистаном провинции Нангархар, ключевой город на трассе Пешавар – Кабул и один из крупнейших городов страны. При отражении штурма были впервые массированно применены огнеметы РПО-А «Шмель», которых моджахеды не имели, это привело к тяжелейшим потерям и моральному надлому моджахедов, участвовавших в штурме. Новое оружие было ужасно – в эпицентре взрыва человек сгорал до пепла и даже нечего было предать земле по положенному обряду.
Летняя кампания восемьдесят девятого отчетливо показала, что Пакистан, а за ним с США [56] плюнули на все договоренности, которые были достигнуты в Швейцарии, в Женеве между советскими и американскими дипломатами о прекращении помощи с обеих сторон. Пакистан не только продолжал оказывать помощь – впервые за всю кампанию в восемьдесят девятом в Хосте и Джелалабаде в бой пошли целые подразделения пакистанской армии, в форме и с бронетехникой. До этого, что бы ни происходило – Пакистан не осмеливался пойти на такое, понимая, что за этим может последовать удар Советской армии по самому Пакистану, который пакистанская армия, до этого просравшая две индийские войны, не смогла бы отразить. Теперь, когда советских войск не было и когда новая попытка помочь Афганистану вызвала бы в мире взрыв недовольства – Пакистан вмешался в конфликт уже в открытую. Добиться, несмотря на приложенные усилия, удалось немногого – был взят, наконец, Хост, который не имел уже никакого стратегического значения, и была попытка взять Джелалабад, окончившаяся поражением. Афганская армия, несмотря на все негативные процессы, все же оставалась боеспособной, на стороне власти остались лишь те, кому терять было нечего и кто намеревался стоять насмерть. Шел массовый набор женщин в отряды самообороны – женщины, позоря афганских мужчин, брались за оружие, они знали, за что они сражаются – за то, чтобы не быть бессловесной скотиной в парандже. Кампания восемьдесят девятого года могла бы очень многое изменить – в том числе и историю всего мира, – если бы не грызня, не прекращавшаяся даже под грохот орудий в партии НДПА, ставшей партией Ватан, Отечество.
Алим ничего этого не знал. Он надел принесенную с утра форму, новенькую – старая была вся изорвана и испачкана кровью, сделал несколько шагов по палате, отмечая, что дышать по-прежнему тяжело – как в палату с шумом открылась дверь, и ввалился полковник Саид Джан. Тот самый, которого он спас. Был он в штатском и встречал его, как встречают своих больных шурави – с сумкой, в которой что-то позвякивало.
– Алим, дорогой брат! Тебя приехал встретить, домой отвезти. Ни к чему больному на автобусе ездить. Это тебе. Пошли, дорогой, пошли. Будем кушать, будем отмечать.
Афганцы вообще много привычек переняли у шурави.
Вместе они спустились вниз, к «Волге» полковника – у него она была даже не служебная, а своя. Когда шурави уходили – немало всего оставили. Вот по рукам и разошлось. Шофера на сей раз с полковником не было, он усадил в машину Алима, сел за руль сам – и «Волга» вынырнула с больничного сквера, ловко влилась в суматошное кабульское движение.
Кабул изменился. Когда были шурави – было много машин, даже такси были – потому что было много бензина, его привозили сюда шурави. Сейчас бензин вздорожал неимоверно, у кого из частников были машины, те поставили их на прикол, не желая и дальше разорять свои тощие кошельки. Бензин выдавали по брони и по спецталонам на заправках, оттого сразу начались спекуляции. Многие пересели на ослов, кто-то ходил пешком. На улицах стояла бронетехника, в открытую, солдаты из групп защиты революции с автоматами. До ухода шурави такого не было, Кабул считался тылом. Среди солдат из групп защиты революции было много женщин – и Алим вспомнил то, что вспоминать не хотел. Совсем не хотел.
– Куда мы едем, рафик полковник? – спросил он, чтобы справиться с воспоминаниями.
– Как куда? Праздновать едем. К тебе домой.
– У меня нет дома, рафик полковник.
И в самом деле, у Алима в этом городе дома не было. Может, и выделили бы жилье – но не успели. Зачем жилье в Кабуле тому, кто за линией фронта?
– У меня нет дома, рафик полковник, – повторил Алим.
– Ты ошибаешься, – сказал полковник, «Волга» свернула к тому, что в Кабуле называлось городок советников, – у тебя он есть.
Алиму впервые выделили квартиру. Впервые за все время, пока он жил на земле – у него была отдельная квартира. Это было дико для Афганистана – отдельная квартира в городе, да еще в столице. Жильем здесь обзаводились по-простому – как только кто-то сговаривался о свадьбе, так молодым к свадьбе строили дом, причем строили всем кишлаком, строили из подручных материалов – где-то это была глина и камыш, где-то камень. Потом, по мере необходимости, молодые достраивали дом, благо, дома были одноэтажными, никаких проблем с их расширением не было, были бы руки. А вот в городах, в столице жилье стоило очень дорого, его могли себе позволить только правительственные чиновники, военные да купцы, дукандоры, которые покупали двухэтажные дома, чтобы на первом этаже торговать, на втором жить. Строились, конечно, самостроем даже в Кабуле – но это были скорее норы для зверья, нежели нормальные дома.
А тут – просто так, взяли и дали квартиру. Самую настоящую, в четырехэтажном панельном доме, с туалетом, водой из-под крана и газом. Со стеклами. Дали просто так, ничего не требуя.
Как же можно не воевать за такое государство?
От автора
Да, и впрямь… Как же можно не воевать за такое государство?
Сейчас в Афганистане идет война, война жестокая, тяжелая, кровавая. Нельзя не признать того, что американцам удалось резко, в разы снизить количество потерь в этой войне, частично за счет современных технологий, частично просто за счет заботы об армии и учета ее потребностей, частично за счет того, что у миротворческого контингента меньше сил, и, как следствие – меньше целей для боевиков. Во многом – за счет того, что сейчас боевикам никто не помогает так открыто и оголтело, как американцы помогали душманам в восьмидесятые – посмотрел бы я на потери американцев, если бы талибы били по блокпостам «Шмелями», а по вертолетам – «Стрелами». Но все это не отменяет одного простого факта – война и не думает прекращаться, обстановка со временем не улучшается, а ухудшается. Появились поселения – особенно в приграничье, где террористами, содействующими или сочувствующими экстремизму, являются абсолютно все их жители, с первого человека до последнего, начиная от только начавших говорить детей и заканчивая глубокими стариками. Точка невозврата уже пройдена, террор воспроизводит сам себя, в Палестине непрекращающаяся война длится шестьдесят лет, здесь мы рискуем нарваться на то же самое, только в еще больших масштабах.
Это новый тип войны – непрекращающаяся война, война, которая может прекратиться лишь социальной катастрофой одной из воюющих сторон, катастрофой такого масштаба, что держать фронт не будет никакой возможности. На сегодняшний день в этой войне просматривается только одна медленно проигрывающая сторона – международное сообщество, НАТО. Эта война не только не окупает себя – она превратилась в черную дыру такого масштаба, что под угрозой сегодня – весь цивилизованный мир во главе с США, взваливший на себя непосильную ношу.