Брат Ансельм заставил себя пьяно икнуть и толкнул кружку к краю стола. Дабы одной из лучших «прелестниц мэтра Бишера» было удобнее ее наполнять.
Ага, не тут-то было: выпустив из рук горлышко кувшина, подавальщица вдруг развернулась на месте и залепила увесистую затрещину плешивому мужичку, сидевшему за соседним столом и посмевшему бесплатно дотронуться до ее задницы.
– Сильна… – полюбовавшись на бессознательное тело, улетевшее в проход, восхищенно выдохнул брат Рон. Потом достал из кошеля несколько копий и со всего размаха припечатал их к столу: – Эй, Агнешка! А поворотись-ка сюды!!!
Казалось, что расслышать звук удара монет о столешницу в том гомоне, который подняли собутыльники плешивого, было невозможно. Однако не прошло и мгновения, как «прелестница» оказалась стоящей лицом к иерарху! И не просто стоящей – на ее лице играла ослепительная улыбка, глаза масляно блестели, а правая рука как бы невзначай оглаживала могучую грудь. Видимо, демонстрируя ее размеры и вес…
– Хо-о-ороша-а-а!!! – плотоядно оглядев формы подавальщицы, простонал брат Рон. Затем почесал висок, прикрытый буклями парика, и ткнул пальцем в обе кружки: – Вина-то налей! А то глотки пересохли…
Девка томно облизнула губищи, сгребла со стола монеты, игриво прогнулась в пояснице и начала по одной ронять их в вырез сарафана. А когда они закончились, «неловко» поправила выбеленную ткань. Так, чтобы оба состоятельных гостя могли полюбоваться огромными темно-коричневыми ареолами и призывно торчащими сосками…
Брат Рон сглотнул, рванул ворот колета и очень правдоподобно изобразил пробившее его желание:
– Какая женщина…
– А то ж!!! – гордо усмехнулась Агнешка и наклонилась вперед, чтобы «его милости» было удобнее разглядывать ее бюст. И чтобы он быстрее дозрел до приглашения «в светлицу».
Его преподобие осторожно подергал себя за накладную бороду и раздраженно заворчал:
– Девка как девка! Займись делом, дурень!!!
Рон, изображающий приказчика, виновато опустил взгляд и сокрушенно вздохнул:
– Да, хозяин!
Потом повернулся к прелестнице и вздохнул еще жалобнее:
– Жаль, но сегодня не получится. У меня дела.
В его голосе прозвучало такое искреннее сожаление, что девка с ненавистью посмотрела на Ансельма, фыркнула и повернулась задом к их столу. Естественно, забыв про пустые кружки.
Пришлось напомнить:
– Вина-то налей, дуреха!
Налила. Потом грохнула кувшином о столешницу и унеслась в самый дальний угол таверны. К столу, от которого доносился многоголосый рев:
– Ха-а-азяин! Ышшо пива-а-а!!!
– Набрались… – очинив очередное перо, негромко пробормотал иерарх. – А брат Семак уже забыл родную мать [118] .
Его преподобие вгляделся в багровое лицо «наемника», оценил пластику его движений и отрицательно покачал головой:
– Пьян. Но держит себя в руках.
– Думаете? – Рон недоверчиво приподнял бровь.
Ансельм пожал плечами. Потом еще раз оглядел каждого из братьев-Защитников, проходящих испытание, и пододвинул к себе блюдо с мясом: до вечера было еще далеко. А пить на пустой желудок, тем более такую дрянь, – чревато.
К часу волка в таверне мэтра Бишера стало тихо: большинство горожан разошлось по домам, постояльцы и клиенты «прелестниц» отправились в номера, а те, кто проиграл битву с Онгоном [119] , успели уснуть. Кто на полу, кто на лавках, кто – уткнувшись лицами в столешницы.
Розы, оставшиеся не у дел, устало бродили по залу, убирая со столов и замывая кровавые пятна, оставшиеся после драки. Дюжие вышибалы, честно отработавшие свои деньги, выпроваживали последних посетителей. А сам хозяин клевал носом за стойкой, изредка просыпаясь и недоуменно поглядывая в сторону засидевшегося купца и его приказчика.
Брат Ансельм не обращал на его взгляды никакого внимания: он неторопливо потягивал вино и поглядывал на брата Рона, продолжающего водить пером по пергаменту.
Наконец, ему это надоело:
– Долго еще?
– Почти закончил, ваше преподобие, – еле слышно пробормотал Рон. – Описываю поведение последнего брата.
Глава Ордена кивнул, подождал, пока иерарх присыплет пергамент песком, а потом негромко буркнул:
– Братья-Защитники вели себя, как настоящие наемники, и, по большому счету, ни разу не выбились из образа. Если после беседы с братьями-Надзирающими окажется, что они остались тверды в Вере, то можно будет считать, что с воздействием на их души мы не ошиблись. А вот организация контроля их поведения никуда не годится. Вместо того, чтобы записывать то, что они творили, самолично, тебе надо посадить в зал пару тех же Надзирающих. Память у них что надо, запомнят все до последнего взгляда, слова и жеста. Далее, чтобы случайно не попасть под горячую руку новоявленных наемников, надо выкупить пару-тройку подходящих постоялых дворов, поставить туда верных тебе людей и оборудовать места для наблюдения. А также подобрать девок, способных не только раздвигать ноги, но и думать.
– А думать-то им зачем, ваше преподобие? – удивился иерарх.
Ансельм криво усмехнулся и мотнул головой в сторону лестницы, ведущей к светлицам «прелестниц» мэтра Бишера:
– Как считаешь, чем сейчас занимаются наши доблестные братья-Защитники?
– Испытывают дух податливой женской плотью, – тут же ответил брат Рон.
– Хорошо сказал. А главное, правильно! – усмехнулся глава Ордена Вседержителя. – Для большинства из них это испытание – самый сильный соблазн из всех тех, которые ждут в мире. Повторю еще раз – САМЫЙ СИЛЬНЫЙ! А мы его не контролируем.
– Да, но Надзирающие…
– Надзирающие в состоянии найти только те грехи, которые братья уже совершили. Или те, до которых додумались… – раздраженно поморщился глава Ордена Вседержителя. – А какие тут грехи? Этим девкам нужны только деньги.
В глазах брата Рона мелькнуло понимание:
– Вы хотите их провоцировать?
Ансельм утвердительно кивнул:
– Да. Ибо выпускать в мир тех, кто недостаточно силен духом, я не собираюсь…
Иерарх уважительно склонил голову:
– Преклоняюсь перед вашей мудростью…
– Свеча почти догорела! Поменять? А, ваш-мл-сть? – поинтересовалась пробегавшая мимо подавальщица.
– Не надо. Мы сейчас уйдем, – мотнул головой Ансельм и снял с пояса кошель.
На следующее «утро», открыв глаза, брат Ансельм непонимающе уставился на солнечный лучик, бьющий в стену точно на полдень [120] , потом вспомнил, во сколько лег спать, и вздохнул: желание лично увидеть начало Великой Аскезы для первого десятка братьев-Защитников сыграло с ним злую шутку. И «съело» почти весь день.