Бычья сила у парня! Так вот запросто разорвать скобы, которые даже я... Потрясенный внезапной догадкой, я осмотрел свои ладони. Содранная кожа была мне ответом.
Та-ак, кутеж определенно удался.
Ну и где топор? Нет-нет, я не мог выбросить его в форточку, я бы лучше сам выбросился. Бедная моя голова набита туманом и пульсирующей болью. Куда делся Олник? Может, он что-то помнит?
Бум-бум!
Я оглянулся, мельком увидел под столом остатки пиршества: косточки да огрызки, и пять бутылок из-под эля. Боги, значит, был еще и эль!
Двигаясь, будто зомби, разгребая руками густой воздух, я глянул за стол. Там был только сломанный стул (мое кресло пропало!) и обломки расписных горшков для фикусов. Фикусы мы, очевидно, выбросили в окно вместе с землей.
Я выругался: ни топора, ни напарника, ни кресла, ни фикусов. Здравствуй, прекрасный новый день!
Бум!
—Отпирайте немедленно!
Звонкий женский голосок. Чуть истеричный, но уху приятный, есть такие голоса — не теряют звучности и красоты, даже когда их хозяева не в духе.
—Отпирайте, не то я вам устрою!
Запирал ли я вчера дверь? Кажется, нет.
Бессмысленно было ее запирать, ведь формально мебель в конторе уже не принадлежала нам.
Я покосился на свое отражение в зеркале, увидел плечистого босоногого детину с красными глазами и очень недружелюбным выражением помятого лица. Гм, да. Бывало и хуже, вот только когда?
—Отпирайте!
—М-м-м... Это самое... Дорогая, дерните ручку на себя!
Дверь резко распахнулась. Словно вихрь, в комнату влетела высокая девица. Стройная, худощавая даже чрезмерно. Олник, не склонный к сантиментам, сказал бы, что она тощая как палка. Утиный нос, слишком большой рот с тонкими губами — она явно не была красавицей. Нет, все-таки была. Красота таилась в глазах, серых, как грозовое небо, и бездонных, как пропасть. Пышные, чуть волнистые волосы ниже плеч были цвета золота, в них играл солнечный луч... Боги: плеч, луч! Да я, никак, с похмелья заговорил языком поэтов-романтиков? Тьфу! Трижды тьфу! Я холодно напомнил себе, что такие волосы весьма ценятся в Галидорских горах: тамошние гоблины делают из них парики, которыми украшают верхушки каменных идолов. Волосы обычно добываются вместе с головой, и плевали гоблины на серые бездонные очи. Волосы — идолу, мясо — в котел, такие дела.
Девчонка явно собиралась скандалить, но мой вид, кажется, ее перепугал. Я спешно запахнул рубашку: нечего смущать ребенка ошибкой молодости, срамной татуировкой на груди. Увы, похмельную щетину я смог бы спрятать, разве что повязав под носом платок.
Она открыла и закрыла рот, потом собралась с духом и выпалила:
Что за манера запираться! Вы знаете, что...
Ни черта я не запирал. Дверь была открыта.
Она возмущенно засопела, пытаясь поджарить меня взглядом. Впрочем, крыть было нечем, ведь не додумалась же дернуть ручку на себя!
—Это вы - Фатик Джарси?
Я задумался.
—Минутку, минутку... Я, несомненно... Фатик, да. Меня зовут Фатик! Фатик Мегарон Джарси. А дедушку моего зовут Трамп Пустая Башка. Он меня сам воспитал! Я, представьте, совершенно не помню родите...
Я неосторожно качнулся в ее сторону, и она мгновенно сморщила носик:
—Вы — пропойца, поддавала! Ко рту свечку поднеси — вспыхнет!
—Нет, я несчастный работяга! Видите, даже спать остаюсь на работе. А Олник Гагабурк мой деловой партнер. У нас с ним контора на паях... — Я сглотнул горький ком. — Была.
Она вскинула голову:
—Знаю, пропили!
Я хотел возразить, указать на нашу тяжелую долю, на общий экономический упадок Харашты, на поборы со всех сторон, но смог вымолвить лишь жалкое:
—Простите за бардак.
—У вас... У вас здесь... — Она задумалась, подбирая нужное слово: — Свинарник!
—Честное слово, не хотели...
Я попытался сказать, что мы, в общем, нормальные ребята и в обычные дни не пьем, не пляшем на столах и не швыряем ботинками и фикусами в кошек. Что вчера мы отмечали безвременную кончину нашей конторы, а такое событие — оно не каждый день случается. Я даже сделал драматический жест и сказал первую фразу (нечто неразборчиво-похмельное, «хрфы... мныыыы... нааа»), но перед моими глазами вдруг возник прямоугольный бумажный лист, отягощенный малиновой сургучной печатью.
—Вам известно, что это?
Она прихватила лист двумя пальцами, как нашкодившего щенка. Я всмотрелся, с усердием вытянув шею.
—Очевидно, постановление суда...
—Которое касается вас! И не смейте, не смейте его трогать! — Свернутый в трубку, лист убрался в плоскую сумочку на ее боку.
Я попытался изобразить смущенную улыбку:
—Ну вы знаете эти суды. Нас не ознакомили вовремя...
—Вас не было ни на одном заседании!
—Вольный город Харашта против конторы «Силь, Map и... ик!.. Иллион»? — Я виновато кивнул. — Ну какой же он вольный... Тут у нас олигархическая талассократия... Ик!.. Простите!
Ее ноздри затрепетали. Э-э, ну да... Мне следовало прибавить: «...за перегар». Простите за перегар, прекрасная незнакомка. В нашу следующую встречу я буду свеж и весел.
—Мы... э... как раз вовсю вкалывали в это время, пытались найти средства для погашения долгов. Мой партнер, например, хотел занять у собственного папы, а он живет далеко, в горах Зеренги. Мы послали гонца, но, как говорят, по дороге его загрызли волки. Ужасная трагедия.
—Избавьте меня от подобных рассказов! Вы должны были убраться еще вчера! Убраться насовсем и не устраивать тут...
Она гневно сверлила меня взглядом. Я сконфуженно переступил с ноги на ногу. Нет, положительно, в ней было нечто такое, этакое... Злиться на нее я не мог, и мне — поверьте — действительно стало стыдно за себя и окружающий нас беспорядок.
—Учтите: оргии у нас не было! Тризна по усопшей конторе, не более того... А какое сегодня число?
—Двенадцатое мая!
—О! Вы, очевидно, правы. Нас не должно здесь б-быть...
—Но вы-то здесь!
—Ну да, мы здесь. Я, вернее...
Черт, куда запропастился этот Олник? И где, во имя всех злобных богов преисподней, мой фамильный топор?
Я икнул, устыдился и прикрыл рот ладонью. Рубашка, конечно, тут же распахнулась. Девушка увидела татуировку и нервно отступила назад. На ее щеках выступил румянец — восхитительный румянец, должен сказать. По выражению ее лица я понял, что мои акции, и без того хлипкие, рухнули в самую глубокую пропасть, дно которой никогда не освещает солнце. Пожалуй, легче отпечатать новые, чем выуживать старые оттуда.