А Васку поставил ногу в начищенной туфле ему на спину. Вытащил из подмышечной кобуры сверкающий хромом пистолет. Прижал ствол к бритому затылку мутанта.
— Смотри, смотри, массаракш!
…Дубинка взлетала и падала. В Малве, рожденной, на помойке южного Приграничья, было много жизни. И она вытекала из ее обнаженного тела на кафельный пол в переполненной паром душевой. Малва — воровка и потаскуха — могла дать фору в драке любому мужику. Но первый удар стал слишком уж большой неожиданностью…
— Смотри и запоминай! — шипел Васку. — Как сотрудник сектора «Оперативного реагирования», ты обязан держать язык за зубами. Что бы ты ни увидел, свидетелем чему бы ты ни стал, ты молчишь и подчиняешься. Молчишь и подчиняешься, понял? Тебе — дикарю и выродку — предоставлена честь иметь дело с вещами, которые составляют основу государственной безопасности Свободного Отечества. Ты должен знать, что в случае разглашения, неподчинения или профессиональной непригодности вслед за тобой на самое дно могилы ляжет эта шлюха и ваш ублюдок! Я знаю, ты умеешь отличать правду от лжи. Скажи, что я лгу! Ну! — он ударил Птицелова рукоятью пистолета в ухо. — Скажи, дикарь, что я лгу!
— Нет… ты не лжешь! — прохрипел Птицелов.
…Дубинка взлетала и падала…
— Ты осмыслил и понял все, что я тебе сказал?
— Да… я понял… отпусти… те…
— Что?
— Я… подчиняться… Я никому…
— Ха-ха! Добро пожаловать в Отдел «М»! А знаешь, что означает «М»? — Васку наклонился. — «Массаракш»! — прошипел он. — Отдел «Массаракш», выродок!
Васку убрал ногу со спины Птицелова. Перебросил пистолет из руки в руку, подошел к пульту переговорного устройства, щелкнул тумблером. Заговорил с деланным возмущением в голосе:
— Что вы себе позволяете?! Эй, вы, в душевой! Немедленно прекратите это зверство! Я буду жаловаться вашему начальству! Мясник! На расчистке сгною!
Затем он убрал пистолет в кобуру. Повернулся к перхающему кровью Птицелову. Проговорил спокойно-спокойно, словно речь шла о линьке любимой собачки:
— Если бы ты проявил благоразумие с самого начала, дикарь, бабе твоей не пришлось бы ломать кости. А так… Даже не знаю теперь, как скажутся эти травмы на здоровье плода…
Васку привел Птицелова в столовую. Просторный зал был пуст, но на нескольких столах дымились тарелки с супом. Очевидно, тут с минуты на минуту ждали появления едоков.
Проклятый доходяга в клетчатом пиджачке, как выяснилось, аппетитом обижен не был. Он заказал себе ребрышки, жаренные на пальмовом масле водоросли и жгучий гарликовый напиток. Пихнул Птицелова в бок. Мол, твоя очередь меню листать.
— Спасибо… Не буду… — кое-как выдавил Птицелов.
На самом деле он ел в последний раз в лагере, хоть и трудно было назвать едой кашу из отрубей, в которую для сытности добавлены опилки — делинквентов кормили всё хуже…
Васку развел руками: дескать, ничего не понимаю! Выбрал столик у окна, уселся. Посолил, поперчил ребрышки и принялся чревоугодничать. Он обсасывал косточки, особым образом наматывал на вилку длинные водоросли, шевелил кончиком острого носа, работая челюстями. Его рот то превращался в длинную полосу, то сжимался в жирную точку, то разверстывался черной пещерой, а глаза были пусты и точно туманом подернуты…
Птицелов отвернулся, уставился в окно. Нарочито мирный пейзаж за стеклом угнетал. Уж лучше бы во дворе темнели виселицы в три ряда. Так было бы без обмана. А здесь, как выяснилось, куда ни плюнь, всюду обман.
В жиденькой тени зонтичных деревьев — детская площадка. Качельки, песочница, низкий турник. А дальше — полоса пляжа и зеленое море стеной. И даже кто-то плещется возле берега, не боясь радиоактивного заражения (а может, тут и море чистое?), кто-то сидит на песке, подставив плечи Мировому Свету, и любуется сопками. Но то, наверное, офицерские жены. Беременных дэчек здесь — дубинками в душевых…
— Не одобряю я твое расположение духа, — пробубнил Васку. — Скоро переедешь в Столицу. Отдел тебе паспорт человеческий справил. Начнешь новую увлекательную жизнь.
Противно было Птицелову слушать тощего. И какое-то подозрение закралось в его душу, будто Васку и те солдаты, которые расстреляли безобидных мутантов в родной деревне, — одного поля ягоды. Наверное, и для Васку мутант — не человек, а ходячий кусок червивого мяса.
Отдел «Массаракш»! Названия точнее не придумать. Только не мир у них вывернут наизнанку — души их стылые, проклятые вывернуты…
— Не стоит убиваться из-за делинквентки, — продолжал Васку. — Да и ребенок, если он все-таки родится, даром тебе не нужен. Ты бы их все равно больше никогда не увидел…
Скрипнула дверь. Зашелестели мягкие шаги. Какая-то женщина объявила: «Вот здесь, дамы, вы будете принимать пищу. Четыре раза в день, минута в минуту… Для вас было разработано специальное меню, блюда будут вкусными, но главное — полезными…»
— Впрочем… — Васку бросил вилку в опустевшую тарелку. — Да вот же она! Можете еще раз попрощаться. Только не превращайте свою жизнь в многосерийную мелодраму, иначе этаж затопит слезами.
Птицелов едва не перевернул табурет. Клацнули железные ножки по плитке пола, зазвенела посуда.
— Спокойно, молодой человек… — процедил Васку тоном усталого полицейского, которому в конце смены приходится ловить за шиворот невменяемого от насвая хулигана. Ему пришлось поднять руки: гарликовый напиток выплеснулся из стакана и грозил намочить рукава пиджака.
Сначала Птицелов воззрился на женщину в накидке из синей материи. Это была строгая особа средних лет, с приятной, а точнее — располагающей внешностью. Она мимоходом взглянула на встревоженного парня в цивильной одежде и прошла мимо, задрав нос. За ней семенили пять непривычно тихих делинквенток.
И Малва — шестая.
На Малве была голубая безрукавка и черная юбка в складочку. Чистые волосы, чистая кожа, постриженные ногти — такой Малву Птицелов видел первый раз в жизни. От прежней Малвы остались, пожалуй, курчавые волосы на толстых щиколотках.
Он кинулся вперед, схватил растерянную подругу за плечи. Повернул ее правым боком, повернул левым…
Целая! Ни кровоподтека, ни ссадины, ни пятнышка! Будто бы не ее без жалости только что лупили дубинкой в душевой!
— Ты чего, мутоша? — Малва захлопала ресницами. — Уже соскучился, да?
И готов был вопрос сорваться с губ, но Птицелов вовремя остановился. Он вдруг четко осознал, что тощий не обрадуется, если прозвучат лишние слова. И тогда дешевый обман превратится в жуткую реальность.
Птицелов позволил себе лишь один невинный вопрос:
— К-как тебе здесь, Малва?
— Очень нравится, — ответила Малва и не соврала. — Мне нужно идти, мутоша. — Она улыбнулась. — Нам тут показывают, что к чему…
— Хорошо, — Птицелов отступил. — Иди-иди. Дай только еще разок на тебя взгляну!